За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Опасаясь ареста сторонниками правительства адмирала Александра Васильевича Колчака в Омске, русский социалист и этнограф Моисей Ааронович Кроль достиг границы в ноябре 1918 года. Кроль пережил полчаса ужаса на ст. Маньчжурия в безнадежно забитом вагоне третьего класса: «…совершенно неожиданно для пассажиров, офицер из отряда Семенова стал обходить вагоны и проверять паспорта едущих. Пришел он и в наш вагон и, просматривая документы, забрал с собой некоторые из них, в том числе и мои. Тут уснувшая было моя тревога снова меня охватила с особой силой. „Не ищут ли меня по телеграфному требованию из Иркутска?“ – Спрашивал я себя… Но вот является офицер и вручает мне весьма вежливо мой документ. С души моей сразу спадает мучительная тяжесть, и я себя ругаю за излишнюю нервозность и беспричинный страх»[369]. Летом 1920 года, однако, ситуация на границе изменилась. Началась охота на охотников. Казак Василий Георгиевич Казаков свидетельствовал о поспешном бегстве белых к границе: «Станция Маньчжурия забита до отказа составами и воинскими и беженскими эшелонами. Вагоны превратились в жалкие жилища многих тысяч людей, предоставленных самим себе. Целый город домов на колесах, из которых день и ночь несутся то песни, то взвизгивания гармошек, то плач детей и женщин, то крики пьяных, то стон больных…»[370] Когда осенью того же года Ляля Андреевна Шарова пересекла границу, забайкальская сторона уже находилась под контролем большевиков. Они определили международную зону в открытой степи на российской тогда территории, но среди отступающих белых по-прежнему царил страх.

Поезд остановился, но станции там не было. Двери вагонов были заперты. Солдаты кричали, что пассажиров выпускают по одному из каждого вагона по очереди. Когда наступил мой черед, я спустилась. Русский инспектор посмотрел на мой пропуск и воскликнул: «Какой дурак выдал вам этот пропуск? Вы будете арестованы в Маньчжурии…» Он сказал, что документ не подходит и посоветовал мне сойти до приезда в Маньчжурию, чтобы избежать проверки. Я сказала, что последую его совету. У меня не было намерения выпрыгивать из поезда. В Маньчжурии я буду на собственной железной дороге. Мне не пришло в голову, что железная дорога больше не была нашей[371].

Шаровой повезло, на ст. Маньчжурии эмиграционный офицер, проверявший ее документы со стороны Китая, знал ее родственника, работавшего на КВЖД. Ей разрешили проследовать дальше.

Многие тогда переживали лишения и невзгоды, солдаты, как и обычные воры, брали все, что представляло хоть какую-то ценность. Мемуары и воспоминания свидетельствуют об одном – во время войны пограничного контроля как такового не существовало. Исход беженцев из советской России продолжился в начале 1920-х годов, влияя на повседневную жизнь на ст. Маньчжурия. Большинство эмигрантов продолжали свой путь без лишних остановок, но некоторые задерживались в городе. Население достигло 24 990 человек в 1921 году[372]. Даже став основным пунктом въезда в Китай для тысяч эмигрантов, пограничный город очень медленно приспосабливался к новым условиям. Беженцев размещали в палатках на окраинах города или в лачугах в деревне севернее от реки Куладжей как минимум до осени 1921 года. В декабре 1921 года поселковый совет наконец открыл для беженцев бесплатную гостиницу и столовую и при поддержке местных филантропов предложил их детям образование на выгодных условиях[373].

Несмотря на эти улучшения, в начале 1920-х годов жизнь в пос. Маньчжурия оставалась тяжелой как для беженцев, так и для местных жителей. Сельское хозяйство в регионе было неразвито, люди зависели от поставок продовольствия из других мест, а грузовые перевозки по железной дороге постоянно прерывались, поезда задерживались на недели и даже месяцы[374]. Иногда ограничивался даже доступ к информации. Китайская почта на станции задерживала письма из советской России, вынуждая тысячи эмигрантов напрасно ждать вестей из дома[375].

Дух фронтира привлекал людей как из разных уголков Китайской и Российской империй, так и со всех частей света. Поселок Маньчжурия предлагал новые зоны контакта для коренного населения, рабочих мигрантов, таможенных офицеров, торговцев и авантюристов. Зачастую эти контакты происходили по экономическим, но иногда и политическим причинам, и часто границы, установленные государством, не служили этому помехой. Несмотря на мультикультурный фасад, разные этнические сообщества оставались во многих отношениях разделены. Разделенные железнодорожными путями китайские и забайкальские районы долгое время сохраняли самобытность. Контакты между подданными Китая и России часто ограничивались железнодорожным вокзалом, базаром, ресторанами, игорными домами и другими общественными городскими пространствами.