За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Казацкая эмиграция через Аргунь может быть разделена на четыре фазы. Первая волна беженцев перешла реку в связи с событиями Первой мировой войны и не была эмигрантской в общепринятом понимании. Некоторые казаки использовали эти пастбища на китайском берегу в течение нескольких поколений, здесь они заготавливали сено на зиму, и в этот раз они просто не вернулись в свои родные казацкие селения на российском берегу. Вторая волна эмигрантов состояла в основном из более зажиточных казаков Восточного Забайкалья, бежавших во время Гражданской войны. Они надеялись скоро оказаться на родине, поэтому сначала разместились во временном жилье – простых землянках. Так называемые «тридцатники» составили третью крупнейшую волну. Эти эмигранты – русские казаки и крестьяне, бежавшие во время коллективизации, опасаясь расказачивания. Примерно в это же время уступающая по численности группа потерявших работу сотрудников КВЖД из Харбина и других поселений в железнодорожной зоне также переселилась в этот регион. Сельская русская диаспора выросла с 2130 в 1927 году до 5519 в 1933-м и составила примерно 11 тыс. человек, или более 80 % всего населения Трехречья, в 1945 году[461].

Драгоценка, благодаря ее центральному расположению и грунтовой дороге, связывающей ее с Хайларом, стала важнейшим населенным пунктом в регионе. В период Маньчжоу-го ее население резко возросло: в 1933 году оно начитывало 450 человек, а в 1944 году выросло примерно до трех тысяч, при этом половину населения составляли русские, тысяча человек китайцев и пятьсот японцев. В 1930-х годах «И. Я. Чурин и Ко», «Хаяси канэ» и другие торговые дома открыли здесь свои отделения. В деревне имелись электростанция, завод по переработке растительных масел, молокозавод, седельники, сыромятня, кожевенная мануфактура, автомеханик, почтовое и телеграфное отделение и банк[462]. Драгоценка сильно выделялась этой инфраструктурой на фоне двадцати одного казацкого поселения. Безмятежные дома из лиственницы, обрамляющие широкие улицы, почти такие же, как в традиционных селениях на забайкальском берегу Аргуни. Русские Трехречья сохранили дореволюционную веру и мораль, носили традиционную для забайкальских казаков одежду, а православная церковь до сих пор играла здесь важнейшую роль в жизни людей[463]. Казалось, эти деревни выпали из времени.

Ил. 14. Русская учительница в деревне Дубовой в Трехречье, июль 1932 года. Отец ребенка – китаец. Смешанные браки, чаще всего между китайскими мигрантами и местными казачками, были обычным делом в Приаргунье (публикуется с разрешения University of Cambridge Museum of Archaeology & Anthropology; N.81225.LIN)

Приезжим казалось, что село было волшебным образом перенесено в Китай и поэтому сохранило свою идентичность и традиционный русский образ жизни, исчезнувший в советском пограничье после коллективизации. Советский ученый, приехавший в регион в конце 1940-х годов, описал свой опыт как путешествие в прошлое: «Жизнь здесь почти ничем не отличается от жизни в глухих забайкальских деревнях времен Российской империи. Этот район Барги на советского человека производит впечатление какого-то музейного заповедника»[464].

Однако такая идиллическая картина была иллюзией, попыткой задержать уходящую с обоих берегов Аргуни эпоху. Уже к началу 1920-х годов, когда Китай вернул полный контроль над Хулун-Буиром, русские поселенцы столкнулись с ограничительной политикой. Маньчжурское военное правительство к этому времени уже назначило ханьских чиновников управлять регионом. Тогда русские поселенцы впервые должны были пройти процесс регистрации. Россияне Трехречья были включены в китайскую паспортную систему, чтобы ограничить любое экстерриториальное вхождение на китайскую территорию. Налоговое бремя также неуклонно росло. Налог на лошадей, например, вырос почти в четыре раза с 1921 по 1929 год. Российские эмигранты теперь подпадали под китайскую судебную систему или, по крайней мере, так они воспринимали китайские суды всякий раз, когда слушалось дело между русским и китайцем. Свобода вероисповедания также все больше ограничивалась. Среди прочего китайские власти запретили празднование православных праздников. Политические меры распространились даже на такие значимые фигуры, как Харбинский митрополит Мефодий, который был арестован во время визита в Трехречье. Русские считали, что целью этой политики было выдворение их из Трехречья обратно на советский берег реки[465].