За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Мобильный образ жизни кочевников противоречил политическим целям того времени – коллективизация требовала принятия важнейшего шага, а именно – перевода кочевых бурят на оседлость. Попытки определить землю под этот проект были сделаны уже в 1925 году, но реализован он тогда не был. Усилия по введению здесь системы общественных школ также были безуспешны. Первоначальный план по открытию школы в 1929 году был отменен, потому что только немногие буряты были готовы отдать своих детей в школу. Отсутствие квалифицированных учителей из коренных народов и отказ местного населения от русских учителей, незнакомых с бурятско-монгольской письменностью, способствовали невозможности реализации этого проекта. Кроме того, постоянное проживание в одном месте было обязательным требованием получения образования, и именно этому буряты яростно сопротивлялись[454]. Сложности, с которыми столкнулись большевики, напоминали проблемы, возникшие у китайских властей двадцатью годами ранее, когда они попытались заставить хулун-буирских кочевников установить юрты в определенных местах у школ. Тогда результатом также было яростное сопротивление.

Коллективизация летом 1929 года была в самом разгаре, но старые социальные структуры еще действовали. Ламы и более богатые кочевники с успехом призывали более бедных кочевников держаться за старые обычаи, несмотря на вторжение новых государственных структур. Даже так называемые бедняки и середняки разочарованно вопрошали, как перейти в советское общество, если сельхозугодья, леса, хлеб и другие базовые продукты и сельхозтехника не общедоступны. На карту было поставлено гораздо больше, чем кочевой образ жизни[455]. В «Новой Заре» не успевшие убежать кочевники побогаче и их семьи лишились своего скота. Бурятский кулак Даир Батуев и его жена потеряли шестнадцать лошадей, двадцать семь голов крупного рогатого скота, 335 овец и коз и одиннадцать верблюдов. Иногда ситуация, в которой оказывались казацкие фермеры, была хуже, чем у кочевников. Семья кулака Михаила Кузнецова, состоявшая из семи человек, была выселена, хотя владели они только пятью лошадьми, сорока коровами и 190 овцами и козами. Многие казаки в приаргунских деревнях не видели другого выхода, кроме как продать свой скот китайцам за бесценок[456]. Животноводство и сельское хозяйство серьезно пострадало, и вскоре в Абагайтуе не осталось скота, находившегося в частной собственности[457].

Коллективизация, как показывают примеры «Новой Зари» и Абагайтуя, стала другим названием процессов насильственного переселения, изгнания и деномадизации потенциально нелояльных жителей исчезающего фронтира. Численность населения советского берега Аргуни в эти годы драматически сократилась. Абагайтуй, например, между 1912 и 1935 годами потерял треть всех жителей[458]. Москва до определенной степени преуспела в укрощении кочевников и казаков. Подозрительные для власти люди бежали или были выселены, жители степи перестали переходить границу. Таким образом, даже незавершенная в 1930-х годах коллективизация стала основным инструментом установления центральной власти на периферии, а значит и над государственными границами.

Несмотря на китаизацию, автохтонные народы Хулун-Буира вели традиционный образ жизни вплоть до поражения Японии в августе 1945 года. Коллективизация в Хулун-Буире началась с экспроприаций и создания народных коммун в первые годы существования коммунистического Китая (мы увидим это в главе 6). Границы же Советского Союза и Монгольской Народной Республики к этому времени были плотно закрыты и не играли никакой роли в судьбе кочевников. Эмиграция для них тогда уже не была вариантом.

СЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ В ЭМИГРАЦИИ: РУССКАЯ ДИАСПОРА В ТРЕХРЕЧЬЕ