По обе стороны от Софи и Джилли к берегу реки Кикаха тянулись лестницы. Свет уличного фонаря, падавший сзади, мерцал в волосах девушек, окружал их головы неярким светлым ореолом. Темные волосы Джилли рассыпались по плечам спутанными вьющимися локонами; волосы Софи были светло-рыжими и свисали вниз аккуратными кудряшками.
В полутьме за пределами тусклого света фонаря их вполне можно было спутать друг с дружкой, но, стоило свету упасть на их лица, разница становилась видна мигом: если Джилли обладала резкими, хитроватыми чертами лица феи-пикси с иллюстраций Рэкема, то лицо Софи было намного мягче, словно с полотен Россетти или Берн-Джонса. Одеты обе были одинаково – в заляпанные краской рабочие халаты поверх свободных футболок и мешковатых хлопчатобумажных штанов, но Софи и в этом наряде как-то ухитрялась выглядеть опрятно, а вот Джилли, похоже, никак не могла совладать с легкой склонностью к неряшливости: у нее были заляпаны краской даже волосы.
– Что за сны? – спросила Джилли.
Время подходило к четырем утра. Узкие улочки Старого Рынка были пусты и безмолвны. Ну, разве что кошка порой пробежит, а кошки, если только захотят, могут быть тише шепота – безмолвными, незримыми, точно привидения. Девушки работали в студии Софи над картиной, совместным произведением, соединяющим отточенную, деликатную манеру Джилли с последними пристрастиями Софи – кричаще-яркими красками и небрежно, схематично выписанными фигурами. Ни одна из подруг не знала, выйдет ли из этих экспериментов что-нибудь стоящее, но им самим работа доставляла бездну удовольствия, а потому результат был вопросом вторичным.
– Такие… с продолжением, – ответила Софи. – Что-то вроде сериала. Ну, знаешь, когда постоянно снится одно и то же место, одни и те же люди, одни и те же события, только сюжет с каждой ночью развивается дальше.
Джилли взглянула на подругу с завистью.
– Всю жизнь хотела видеть такие! Вот Кристи видел. И, кажется, говорил, что это называется «осознанные сновидения».
– Знаешь, эти – какие угодно, только не осознанные, – возразила Софи. – По-моему, наоборот, откровенно непонятные.
– Нет же, нет. «Осознанные» – просто означает, что ты знаешь: это сон. И вроде как можешь управлять тем, что в нем происходит.
Софи рассмеялась.
– Хотелось бы…
На мне длинная юбка-плиссе и одна из тех белых ситцевых «крестьянских» блуз с очень низким вырезом на груди. Уж не знаю, зачем такой. Ненавижу подобные блузы. Такое чувство, что стоит наклониться – и всё вывалится наружу. Определенно, мужская выдумка. Вот Венди время от времени любит так одеваться, а я… нет, не мое это.
Как и хождение босиком. Особенно здесь. Стою на тропинке, но земля под ногами сырая, топкая, так и лезет сквозь пальцы. В каком-то смысле даже приятно, вот только никак не отпускает ощущение, будто какая-нибудь тварь, неразличимая в грязи, вот-вот подберется и скользнет по ноге, и потому идти никуда неохота, но и на месте торчать тоже как-то не хочется.
Куда ни взгляни – повсюду вокруг болото. Ровные низкие топи, лишь кое-где темнеет ракита или ольха, увешанная клочковатыми бородами мха. Очень похоже на испанский мох с фото из заповедника Эверглейдс, однако здесь точно не Флорида. По всем впечатлениям – скорее, Англия, если это имеет хоть какое-то значение.
Знаю: стоит сойти с тропинки – тут же увязну по колено.
Между тем там, вдали, в стороне от тропы, виднеется тусклый огонек. Меня так и тянет к нему: любой свет в темноте как будто зовет, приглашает к себе, однако рисковать увязнуть глубже или идти через тихие воды, поблескивающие в звездном свете, желания нет.
Вокруг сплошь топи, тростники, камыши, куга да мятлик. Хочется одного – оказаться дома, в собственной кровати, но проснуться не удается. В воздухе витают зловещие запахи гнили и стоялой воды. Такое чувство, словно в тени этих причудливых деревьев в клочьях мхов таится что-то ужасное – особенно в густых зарослях частухи и высокой, острой осоки у подножий ракит. Кажется, будто со всех сторон за мной наблюдают чьи-то глаза, будто из-под воды смотрят, таращатся на меня темные уродливые твари, вроде жаб – проворная, призрачная болотная нечисть…
Вдруг слышу: кто-то движется, шуршит в камышах, хрустит тростником – совсем рядом, всего в нескольких футах. Сердце рвется прочь из груди, но, придвинувшись ближе, я вижу: это всего лишь птица, попавшаяся в какую-то сеть.
– Тише, – говорю я ей, делая еще шаг.
Стоит коснуться сети, птица отчаянно бьется, начинает клевать пальцы, но я продолжаю негромко говорить с ней, и, наконец, она успокаивается. Сеть сильно спутана, работать приходится не спеша, чтобы не поранить птицу.
– Лучше не трогай его, – раздается голос рядом.
Оборачиваюсь и вижу за спиной, на тропинке, старуху. Откуда она появилась, не знаю. Стоит поднять ногу, грязь жутко чавкает, но ее приближения я даже не слышала.