За твоей тенью

Площадь мира пестрит праздничной атмосферой. Главная арка украшена еловыми ветками и огромной мерцающей надписью «С Новым годом!» Я подхожу ближе, примечаю развешанные игрушки в виде закупоренных колбочек с ватой внутри подобно снегу. В каждой ёмкости светятся спрятанные миниатюры подарков и ягод можжевельника.

Через арку, словно по течению, продвигается длинная очередь желающих попасть на площадь. Пингвиньим шагом я пробираюсь со всеми и подхожу к главному украшению города: ёлке высотой с пятиэтажный дом. За ней выстроен ряд киосков с горячей едой и напитками, а дальше — залит каток, где играет бодрая музыка, резвятся взрослые и дети.

Не представляю, как среди стольких людей найти одного человека, которого прежде не видела.

Я встаю под ёлку, пристраиваюсь под навесным пластиковым шаром размером с голову, тереблю уголки своего телефона. Прищуренным взглядом из-под капюшона всматриваюсь в каждого человека, проходящего мимо, но не различаю лиц. Беспрерывные разговоры вокруг звучат как пчелиный рой. Постепенно я теряю фокус и утыкаюсь в экран мобильника.

«Стою у ёлки. Гже тебя ждать?» — отправляю Марку. Мороз грызёт пальцы ног через сапоги и бесстыдно покусывает руки, с аппетитом чавкая.

Ответа нет.

Меня потряхивает от волнения, я снова всматриваюсь в людей, но вижу разводы и мешанину из тел.

«Марк, где мы встретимчя?»

На часах 23:51. Всего девять минут до нового года и мчатся они быстрее ветра на Лесной.

Радостные возгласы, смех и болтовня окружающих действуют на нервы. Я сжимаю и разжимаю футляр в кармане. По спине волнами накатывает то жар, то холод. Проявляется пот. Голову снова колотит, пока слабовато, но ощутимо; живот напряжён, под языком скапливается слюна.

«Марк!»

«Ты издеваешься?»

«Ответь!!!»

Оставив в покое футляр, из другого кармана я вытаскиваю пару конфет и закидываю под язык, чтобы сбить тошноту мятным вкусом. Фантики запихиваю обратно в упаковку; ощущаю ледяные лезвия ножниц, лежащих там же.

В 23:53 начинаю звонить. Линия ещё не обрывается, есть гудки. Город хочется закатать в снег, гирлянды на ёлке отрезать от электричества, не слышать разговоров и смеха, а Марка найти и…

— Уважаемые граждане, дорогие друзья! — Музыка замолкает, с новогодним поздравлением из колонок обращается глава государства. Его голос расходится эхом по площади Мира.

23:56. Ответа нет. Но где-то поблизости в унисон с моими гудками пищит чужой телефон — так визгливо, будто старый будильник на батарейках.

Дзы-ы-ынь!

Ту-у-уд.

Я откидываю капюшон немного назад, выискивая взглядом источник звука. Дзы-ы-ынь! Ту-у-уд.

— Перемены обязательно придут в нашу жизнь, если каждый будет помнить о своих родителях, — говорит президент. — Беречь их и ценить время, проведённое рядом. Если будем больше понимать детей, их стремления, мечты…

23:57. Обхожу ёлку, с другой стороны встретив человека, что стоит спиной ко мне. Ростом чуть выше, тёмно-синяя куртка в пол, за высоким капюшоном видна седая макушка.

— Марк? Это ты?

— Поддерживать тех, кто рядом, кто нуждается в нашем участии и душевной щедрости. Пусть доверие и взаимопонимание всегда сопутствуют нам.

Дзы-ы-ынь! Человек опускает голову и прижимает к телу локти.

Туд-туд-туд-туд. Гудки прерываются — абонент вне зоны действия сети.

— Марк… — Я отключаю свой мобильник и кладу ладонь на плечо другу, собираясь развернуть к себе.

— Дорогие друзья! До наступления нового года остались секунды. Пришло время сказать самые заветные слова. Отпустить обиды и ошибки. Обнять.

— Прости, Тори, — тихо отвечает Марк и обнимает себя одной рукой. Кожа пальцев обкусанная, под облезлыми ногтями забита грязь. Он поворачивается ко мне, с его губ срывается глухой горестный всхлип. Тянет запахом тяжёлого запоя. В другой его руке покоится моё последнее вымученное Кошмарье, до миллиметра детализированное и залитое ярким рассветом.

Но человек, который принёс это уродство, уничтожает меня без лишних слов. Убивает за секунду до полуночи. Моментально раскручивает ржавую катушку паники и выбивает почву из-под ног. Ломает всё, что вдохновляло жить последние полгода.

Это не Марк.

А моя заплаканная мать.

* * *

31 декабря, секунды до…

— Успехов, благополучия! Мира и любви! Будьте счастливы, с праздником вас! С Новым годом!

— Ура-а-а!

Куранты раскатисто поют. Стартует отчёт на подходе очередного цикла жизни. Дон-н-н! Люди закладывают в снежных кочках блоки фейерверков, жгут бенгальские огни и чокаются бумажными стаканчиками с напитками разной крепости.

Дон-н-н!

Мои ноги подгибаются, как влажные древесные прутья. Я падаю на колени, пытаюсь дотянуться до ножниц в пуховике, но теряю чувствительность рук. Груди. Живота.

Дон-н-н!

Нет… Не верю. Это не может быть правдой. Она не имела права так со мной поступить.

Дон-н-н!

Весь мир кажется несоизмеримо гигантским, а я — невидимой точкой в городе, где мне нет места. В метре напротив, — будто из другой части площади, — мама хлопает распахнутыми пьяными глазами и торопливо заталкивает Кошмарье в карман.

Дон-н-н!