За твоей тенью

Взяв телефон, я снимаю блокировку; чёрный треснутый экран без картинки на рабочем столе прибавляет мрачности моему положению. Игр нет. Отсутствуют мобильные приложения. Почти всего — нет. Есть только значок с диалоговым окном, журнал вызовов, контакты и виджет пустых заметок. В галерее сохранены лишь две фотографии: фото Наты на паспорт, подошедшее для портрета на памятник; и старое фото мамы, где она сонная и тощая сидит за столом, держит меня годовалую на руках и кормит кашей из ложки, а в углу, за вазой с полевыми цветами, прячется откупоренная бутылка водки. Если спросить, была ли у кого-то из нас спокойная жизнь, я отвечу: была. Но вскоре она непоправимо разделилась надвое.

Я нажимаю на иконку сообщений и открываю переписку, листаю в начало. Первое уведомление датируется знойным июлем текущего года. Неизвестный человек пишет мне, не представившись, и зажигает надежду в момент отчаяния и сомнений в ценности собственной жизни.

«Привет. Позволь выразить сочувствие твоей утрате. Наталия была милой девочкой, мы издалека знали друг друга. Со стороны казалось, она единственная, кому ты доверяешь… но сейчас… В общем, жизнь продолжается. Виновных накажет судьба».

Последняя фраза терроризирует воспоминания: ранее я где-то слышала похожие слова. Такие же безысходные и невыполнимые.

Этот человек пишет ежедневно в течение недели, подбадривает и просит идти дальше, не оглядываясь, хотя совсем меня не знает. Он пробивает центр мишени — часть моей души, где не утихая пылает боль. Он будто следит за мной из тени. Ходит по моим шагам, держится рядом. Знает, как я терплю утрату, ссорюсь с мамой, запираю свою вину под городом Кошмарья, раз за разом заливаю горе эпоксидной смолой и проклинаю правосудие, так и не восторжествовавшее. Он пишет, что бросить учёбу — лихой поворот, но, вероятно, необходимый для расцвета дня, когда всё наладится. Говорит, подобные испытания — последствия смерти подруги, которую я любила.

Спустя неделю односторонней переписки я решаюсь ответить. За долгие годы впервые поселяется мысль: потеря Наты — не конец, а новое начало. Толчок для перемен. Неизвестный собеседник, зачем-то вышедший на анонимную связь, поддерживает эту идею, вдохновляет, питает верой в светлое будущее.

«Кто ты?» — я вступаю в диалог. Будоражит неизвестность. Человек по ту сторону экрана пишет нейтрально, без признаков пола, общими фразами обращаясь ко мне. Неясно: мужчина он или женщина. Непонятно, кто со мной говорит.

«Ма…» — Ответ обрывается, но прилетает новое сообщение: «Марк».

«Меня зовут Тори. Будем знакомы?»

Следующие три месяца плодотворно влияют на моё восстановление. Я перестаю бояться и постепенно решаюсь смотреть в окно, не желая разбить стекло и сигануть с восьмого этажа, перестаю видеть жёлто-зелёное сияние под листьями Скверны.

Кошмарье, сотни раз переделанное, прячу в хлебнице в буфете и обещаю не открывать эту дверь.

Бросаю лепку безделушек — она затягивает в темноту, откуда не выбраться в одиночку. Ищу иные способы заработка, но не нахожу перспектив. Расходую копилку, собранную за студенческие годы. Планирую переезд. Последним рубежом трат становится припасённый конверт с тремя тысячами рублей. Я не смею коснуться его, храню как память о тех благополучных днях, которым не суждено повториться.

«Мне нужна помощь, — пишу я Марку незадолго до переезда. — Хочу съехать от мамы, ты знаешь почему. На Садовой есть простенькая квартира, но нет денег на съём. Выходить из дома я пробую, но получается жутко, паника давит и душит с каждой новой попыткой. Пожалуйста, помоги с арендой, если можешь. Я начну жить с чистого листа, заработаю и верну долг. Здесь нет моего дома. Чем дольше я тяну, тем хуже становится нам обеим».

Он молчит несколько дней, сводя с ума. Ответ присылает позже, и тон кажется резким, словно взмах топора:

«Я помогу при условии, что общение продолжится только в переписке. Никаких встреч и звонков. Переезжать будешь сама. Арендный договор оформлю на себя».

Расчёта на живое знакомство не было изначально. Договор как таковой не нужен на руках, пока нет денег продлевать аренду самой. Поэтому я соглашаюсь на условия, не веря удаче.

В середине октября переезжаю на Садовую, не попрощавшись с мамой лицом к лицу. Беру с собой рюкзак, пакет вещей и конверт. Перед уходом оставляю на столе кухни связку красных яблок и придавливаю сахарницей записку: «Мне помог Марк. Не ищи мой новый адрес, так будет лучше, мам. Когда освоюсь — свяжусь с тобой сама».

Наступают недели безуспешных поисков работы и экономии на еде. Вопросом, почему от сообщений Марка веет холодом и необъяснимой обидой, я задаюсь только через месяц после переезда. Он пишет не каждый день, как было раньше. Не подбадривает, отвечает сухо, грубовато или совсем игнорирует. Так длится до декабря, пока я не кричу о помощи, вымаливая занять денег на продукты.