За твоей тенью

Из рукавов её куртки ползут дымчатые зелёные нити, пеленают худые пальцы, талию, укутывают маму в кокон с ног до головы… И тянутся к моему онемевшему лицу.

Дон-н-н!

Свист! Залп! Взрыв. Площадь гремит фейерверками, мир блестит всецветными искрами. Но что-то идёт не так.

Дон-н-н!

Пахнет гарью. Между мной и мамой сияющим копьём пролетает что-то яркое, ослепляет и врезается в ёлку.

Дон-н-н!

— Ложись! — Мать кричит, но издалека — через пропасть, которую мы собственноручно вырыли между собой. Прыгает на меня, закрывает своим телом, опутанным зелёной паутиной. Неразборчиво что-то говорит на ухо.

Дон-н-н!

— С-спокойно, Тори!

Свист! Бум! Визг! Дон-н-н! Над нашими головами горизонтально стреляют снаряды салютов и взрываются не в небе, а где-то рядом — на земле.

— Дыши и слушай меня. Ничего плохого не случится. Ничего. Плохого. Не. Случится!

Дон-н-н!

Площадь дрожит от топота бегущих прочь горожан.

Дон-н-н.

Я не разбираю всего, что происходит. Свистят фейерверки, люди толкают друг друга, вопят. Тело отказывается подчиняться — не могу пошевелиться. Только смотрю замершим взглядом в происходящее за маминым плечом и слушаю. Всё расплывается из-за густых полосок слёз.

— Тише, милая, я рядом, — шепчет мама, не поднимая седой макушки. — Выдох. Вдох. Нет ничего важнее тебя, слышишь? Ты меня слышишь?..

Свист. Взрыв. Свист-свист-свист! Залп. Ёлка трещит и дымится, разит запахом подпалённых пластмассовых украшений.

— Больные придурки, тут дети! Кто этот криворукий поджигатель, а? Где ты, тварь, покажись?!

— Бабушка, вы целы?

— Нарожают уродов, вашу мать!

Истошные вопли со всех сторон и прогорклый дым обвивают моё горло, душат, давят, пытаются убить.

— Никого не слушай, слушай только меня, Тори. Ты не умираешь. Не умираешь! Считай до десяти и равномерно дыши, как я учила. Будь здесь, не отключайся! Я рядом. Я всегда была и буду рядом!

Моя голова болтается, словно тряпичный мячик на верёвке. Выключив чувства, смотрю туда, куда направлены глаза. Мама поднимает меня на руки и, прихрамывая, уносит подальше от охваченной пламенем ёлки; падает на колени, снова встаёт и идёт. За ней следует густой изумрудный шлейф — яркий, как пятно на солнце. Он топит снег, обжигает землю, проникает в трещинки плит и шипит. Будто живой.

— Не засыпай, Вика, держись, — запыхавшимся голосом просит мама. — Я очень виновата, но прошу! Не засыпай. На этот раз ты продержалась дольше, но можешь не проснуться, если сдашься. Не засыпай. Не спи! Вика! Тори!..

А если я ослушаюсь, мам?

Или тебе привычнее по-другому — Марк?..

Что, если я хочу остаться в неведении, не зная правда это или догадки, предательство или последствия твоей неадекватной заботы?

Что, если я хочу исправить сегодняшний день и заново начать? Не выходить из квартиры. Вместо подарка купить продуктов для торта. Никому не писать, не звонить. Не бежать. Простить себя за прошлое, и за то, кем мы стали. Забыть эту холодную и жгучую боль.

Хаотичные фейерверки утихают. Людей неслышно. Сухая ёлка, сгоревшая голодным пожаром, трещит и дотлевает по центру площади Мира. Где-то рядом ревут и мигают сирены экстренных служб.

Нет, мам. Так будет лучше: уснуть и спрятаться от тебя навсегда.

Глава 5. Кошмарье

3 января

— Ты впервые пригласила домой. Сбегать за вином? Напоминаю: я не женат, но серьёзных отношений не ищу. А ещё я жуткий гипертоник и причитаю на давление, тебе оно надо?

Звучит бархатный смех мужчины.

— Придержи свои неуместные шутки, Вить, я позвала по серьёзному делу. Заходи и закрой дверь. Комната — по коридору слева.

…

— А-а… Кхм. Вика просто спит?

— Не совсем. Так выглядит третий день непрерывного сна, откуда её силком не вытащить. Не спрашивай… Она страдала этим недугом в детстве.

Вздох. Тяжёлое длительное молчание.

— Как это случилось, Лид?

— Думаю… Многое сошлось в неподходящий момент. Мы тридцать первого встретились на площади, и там кто-то криво запустил салюты. Кучу людей обстреляли, уроды. Вика до встречи и так была взволнована и напугана, а тут совсем испугалась, впала в ступор, потом закрыла глаза… И рана эта непонятная на затылке откуда-то взялась, ума не приложу, где дочь умудрилась расшибить голову.

Всхлип. Шуршит бумажная салфетка.

— Лида, мне… Мне очень жаль. Но почему она не в больнице?

— Не лезь в это, я знаю, что делаю. Врачам доверия нет. Из-за них я чуть не потеряла Вику при родах.

— И? Это же безумие, ты посмотри! Она будто в коме. Дышит вообще?

— Да. Слабо.

— Вика нуждается в лечении, а не домашнем уходе! Это же не простуда… Из-за врачебной ошибки ты готова пожизненно рисковать здоровьем ребёнка?

— Эта ошибка стоила мне трезвости, а ей — стабильного сна и вменяемости!.. Х-х-х… Фух. Не читай мне… нотации, Вить.

— Присядь-ка, пожалуйста. Присядь-присядь, не нервничай.

— Ах-га…

Резкий вдох. Глубокий выдох. Снова. И снова. И снова.