За убегающим горизонтом

— Но капитан Бугенвиль запретил применять огнестрельное оружие, — возразил боцман Пишо.

Глаза дю Гарра гневно сверкнули:

— Молчать, Пишо! Мы и не нарушим приказа. И если островитяне попытаются проникнуть в лагерь, применим штыки. Это даже более действенно!

Ночью подул сильный ветер, от которого так пострадали якорные канаты кораблей. Он свистел меж стволов тонких пальм. Их гигантские тени колебались на белой парусине палаток. Дым пахучих костров стлался по земле и заползал в палатки. Шевалье ходил по всему лагерю, то и дело проверяя, как несут службу расставленные им часовые. Островитяне, как всегда, толпились невдалеке, но не осмеливались приближаться, как прежде. Видимо, они догадывались о недобрых намерениях французского офицера.

Мало-помалу толпа рассеялась: все разбрелись по своим хижинам.

Ветер стих, и в предрассветных сумерках четче обозначались купы деревьев, белый прибрежный песок. Дремотное состояние охватило всех. Но дю Гарр не спал. Он трижды за час обходил все посты. Нет, его не проведешь. Он-то слишком хорошо знает, что именно в эти ранние предутренние часы имущество его величества подвергается наибольшей опасности. Но на то он и караульный начальник. чтобы помешать замыслам дикарей.

Он подошел к матросу Лабардье.

— У тебя, я слышал, украли дорогую трубку? Не горюй, мы накажем этот воровской народец! Ты, Лабардье, ведь неплохо охотишься?

Матрос кивнул головой. Но не говорить же, что он браконьерствовал в лесах герцога Дегийона!

— Я, мосье, был егерем у одной важной особы…

— Тогда учить тебя нечему, сам все понимаешь.

У палаток замелькали легкие тени. Дю Гарр шепнул:

— Вот они, Лабардье, заходи с тыла, а я проберусь между палатками.

Шевалье рысцой обежал лагерь, но никого не встретил. Он уже хотел было возвращаться к костру, но тут из-за дерева показалась голова таитянина, осторожно осматривавшего лагерь.

Дю Гарр громко свистнул. Таитянин вздрогнул и быстро побежал в сторону. Дю Гарр бросился ему наперерез.

— Ко мне, Лабардье! — закричал он.

Таитянин остановился. Он, видимо, не понимал, что происходит. И в этот момент бесшумно подкравшийся Лабардье вонзил ему между лопатками широкое лезвие штыка.

Громкий крик огласил побережье. И тотчас же из лесу донеслись странные звуки.

— Что там? — тревожно расспрашивали друг друга французы и, подгоняемые дю Гарром, бросились с примк-нутыми штыками на группу таитян, стоявших поодаль.

— Коли их, коли! — неистово орал шевалье.

Он услышал стон, доносившийся из-за ближайшей палатки. Там лежал таитянин, проткнутый штыком Лабардье. Дю Гарр бросился к нему и выстрелил из пистолета в голову раненого.

Глава VII Снова лишения, снова открытия

Мы получили неоспоримые доказательства того, что обитатели островов Тихого океана общаются между собой даже на значительных расстояниях,

Бугенвиль

Казалось, на побережье ничего не изменилось. Все так же гостеприимно манило оно буйной зеленью, все так же мерно покачивались громадные кокосовые пальмы, все так же высоко над головой голубел купол безоблачного неба.

На тех же местах оставались длинные черные пироги и хижины — низкие, овальной формы, сделанные из тонких веток латании и удивительно гармонировавшие с пейзажем острова.

Но нигде — ни у хижин, ни возле пирог, ни в прибрежной роще — не было стройных фигур таитян.

В шлюпке вместе с Бугенвилем находились принц Нассау, шевалье де Бурнан и де Бушаж.

Все были в каком-то лихорадочно возбужденном состоянии.

— Их нигде не видно, мосье, — сказал принц, тщательно осматривая в подзорную трубу каждую тропинку, ведущую в горы. — Уж не готовятся ли они к войне против нас?

— Необходимо принять самые решительные меры, чтобы такая война не вспыхнула, — ответил Бугенвиль. — К сожалению, у островитян есть все основания не доверять более нам.

Бугенвиль был мрачен и молчалив. Ясно, что достигнутую с такой легкостью дружбу полинезийцев теперь не так-то просто будет восстановить. Возникают иногда такие положения, потрясающий смысл которых трудно выразить обычными словами. Бугенвиль сейчас совсем в другом свете воспринимал окружающую природу. Каждое дерево, куст, гора — насторожились. Чайки, жалобно крича, носились над самой головой.

— Туземцы верят, что после смерти души их сородичей превращаются в чаек. Не потому ли птицы так жалобно кричат сегодня, что среди них есть и убитые вчера люди? — спросил де Бурнан.

Бугенвиль ничего не ответил. Под обветренной кожей на скулах задвигались желваки. Де Бурнан плотнее надвинул на голову треуголку, а де Бушаж поправил шпагу.

Принц опустил подзорную трубу.

— Наш век — век человечности, — сказал он. — Конечно, сюда придут и другие европейцы. Но я надеюсь, что они познакомятся с туземцами только для того, чтобы преподать им истину и сделать их добродетельными, а значит, и счастливыми.