За убегающим горизонтом

Лавесс был разочарован. Он ожидал стычки, скандала, а вместо этого Сен-Жермену прочитали нотацию. Бывший чиновник как-то сразу сник. Он надел парик, одернул сюртук и шаркающей походкой побрел к трапу.

Обернувшись к де Бурнану, Дюкло-Гийо сказал:

— И зачем только Бугенвиль взял на корабль эту сухопутную крысу. Сен-Жермен, видимо, не понимает, что такое дисциплина на корабле.

Де Бурнан усмехнулся:

— Я думаю, что старый чиновник не более как игрушка в руках других людей. — И шевалье многозначительно кивнул в сторону отца Лавесса.

Слеза капнула на исписанный лист бумаги, и чернила расплылись.

«…Запасы, которые мы взяли на Новой Кифере, подходят к концу, — старательно выводил Сен-Жермен своим каллиграфическим почерком. — Многие из офицеров больны цингой. Я тоже, к несчастью, в их числе. У нас нет свежего мяса и овощей, и потому нельзя остановить болезнь.

Ах, дорогая жена! Дорогое дитя!

Это вам я изливаю свои несчастья. Сегодня к столу подали трех крыс, которых все просто сожрали, — я не могу найти другого слова. Вчера на ужин было рагу из свиной кожи, из которой выщипали волосы. Однако рагу оказалось хуже крыс. На днях убили кошку, чтобы съесть ее. Но некоторые матросы сказали, что видят в этом плохое предзнаменование, и поэтому бросили ее за борт.

Я веду дневник в назидание потомству и потому, если останусь жив после постигших меня тяжких испытаний, или если эти строки когда-либо попадут во Францию, я желаю, чтобы из нашего печального опыта другие люди сделали выводы. Должен предупредить, что нельзя пускаться в такое путешествие, не запасшись хорошей провизией, в частности шоколадом, кофе, бульонными кубиками…»

Слеза снова упала на непросохшие строки. Сен-Жермен опустил голову на руки. Зачем только он ступил на палубу фрегата?

В Париже перед отплытием экспедиции многие говорили, что все равно корабли не пойдут дальше Малуинских островов. Он сразу поверил в это, тем более что так же уверял и отец Лавесс.

На что же решиться? Ведь он должен сообщить Бугенвилю о том, что замышляет этот иезуит, о всех его темных делах. Но Лавесс приобрел над ним, Сен-Жерменом, какую-то необъяснимую власть.

Бугенвиль не такой человек, чтобы отказаться от своих замыслов. Он ведет экспедицию туда, куда задумал, несмотря на все трудности и лишения. Вот и оказался теперь письмоводитель между молотом и наковальней. Подчиняясь ярости отчаяния, он открыто выступил против Бугенвиля, но не сумел сделать того, что требовали от него отец Лавесс и озлобленный дю Гарр. Один из них фанатик, готовый пойти на все, лишь бы выполнить приказы своих начальников. Другой — из личной неприязни к Бугенвилю, пожалуй, не остановится ни перед чем, чтобы лишить его командования. А хирург Вивэ? Сен-Жермен не раз встречал его с отцом Лавессом.

За свою долгую жизнь в Гвиане старый чиновник присмотрелся ко многому. Ему-то было хорошо известно, что даже чопорные аристократы не гнушаются грязными махинациями, чтобы добиться своего. Дю Гарр склонил на свою сторону матросов, которых заковали в кандалы на Новой Кифере. Сегодня он, Сен-Жермен, всячески поносил Бугенвиля и Дюкло-Гийо, а завтра, если командование перейдет к этой кучке людей, что будет с ним?

Он придвинул к себе бумагу. Говорить с Бугенвилем он не может. Нужно написать о своих тревогах, рассказать все начистоту. Так спокойнее. Письмоводитель взял чистый лист бумаги и вывел: «Капитану первого ранга флота Его Величества Короля французов мосье Луи Антуану де Бугенвилю». Темная тень упала на лист бумаги. Сен-Жермен вздрогнул. Что это, во сне или наяву? На пороге каюты застыла черная фигура.

Лавесс спокойно подошел к Сен-Жермену, взял лежащую перед ним бумагу, разорвал ее и выбросил клочки за борт.

— Так что же мне делать? — растерянно спросила Жанна.

— Ничего, — улыбнулся де Бушаж. — Или, вернее, почти ничего. Тебе только нужно будет рассказать Бугенвилю все столь же откровенно, как мосье Коммерсону и мне. Чистую правду.

И видя, что испуг Барре еще не прошел, де Бушаж принялся мягко убеждать девушку:

— Пойми, Жанна, это необходимо. Ведь то, что ты, переодевшись в мужское платье, проникла на корабль, есть прямое нарушение морского устава, — де Бушаж подчеркнул интонацией юридическую формулировку. — Мосье Бугенвиль должен лично выяснить мотивы, побудившие тебя так поступить. Кроме того, это нужно еще и по другим причинам, более важным.

Хотя после происшествия на Новой Кифере почти все уже знали тайну Жанны, в списках судового экипажа она все еще оставалась Жаном Барре, слугой Коммерсона. Де Бушажу очень хотелось, чтобы Жан наконец-то превратился в Жанну, чтобы она не пугалась более каждого пристального взгляда. Ведь каждая жизненная мелочь превращалась для нее в проблему. Как только могла девушка перенести все трудности экспедиции, продолжавшейся уже почти два года?

Барре тоже ждала разговора с начальником экспедиции и в то же время боялась этой минуты. Ведь она за все это время не сказала Бугенвилю даже двух слов, всегда проходила мимо него, скромно опустив голову. А тут нужно объясняться с глазу на глаз.