За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

Коста глядел на этого статного человека, с высоким открытым лбом и густой окладистой бородой, человека, которого уважали и Стасов, и Крамской, и многие, многие другие, и представить себе не мог, что он испытывал такие унижения. Уж кто-кто, а Коста прекрасно знал розги. На всю жизнь запомнил он один теплый июньский день. В крохотной нарской школе начались летние каникулы. Коста перешел в третий класс, казалось, все обстоит прекрасно, но в голове его засела мысль: во что бы то ни стало похитить у своего дяди-учителя коня — очень уж хотелось насолить дяде за все, что терпел от него и сам Коста, и все его однокашники. Ведь за самую безобидную шалость учитель ставил провинившегося в угол, на зерна или на камешки, хлестал дубовой линейкой по пальцам и по щекам. Руки отекали, на них появлялись кровавые полосы, на щеках долго краснели рубцы. И никто в ауле не решался заступиться за детей. «Один учитель на все ущелье. Захочет — выучит мальчика грамоте, не захочет — выгонит из школы. Он сам себе закон: богом и царем одарен правами и светом учения». Так говорили люди и на нихасе[7], и на поминках — всюду, где встречались, но этим и кончалось. Да и кому было жаловаться? Разве имели право простые люди жаловаться на пристава, на попа, на учителя?

Но Коста думал иначе. Дождавшись часа, когда в последний день перед каникулами учитель в сопровождении попа и пристава вышел из школы и направился привычной тропкой в один из богатых домов отвести душу после «нудного труда с маленькими дикарями», Коста кинулся к гнедому, отвязал его от столба и легко прыгнул в седло.

— До свидания, друзья! — крикнул он товарищам, так и застывшим от удивления посреди школьного двора. И дал шпоры.

А гнедой словно только и ждал такого седока. Мгновенно взяв с места, он радостно заржал и помчался по каменистой дороге, ведущей в глубину ущелья.

— Коста, Коста! Он сбросит тебя! Разобьешься! — кричали ребята. Но маленький всадник уже ничего не слышал.

Борис — молочный брат Коста и лучший его друг — играл в это время в бабки и не заметил происшедшего. Но услышав, как ребята восхищаются поступком Коста, воздел руки к небу и взмолился:

— Господи, спаси моего брата! Уастырджи, убереги его от несчастья, не дай свалиться в пропасть! Мы принесем тебе в жертву нашего жирного серого барана, только помоги ему, Уастырджи, добрый друг путников!

Но тут раздался крик:

— Иуане, Иуане! Твоего коня угнали!

Оглянувшись, Борис увидел двух мальчиков, с воплями несущихся к аулу. Один из них, Магомет, был сыном пристава. Длинный, чернявый, он слил трусом и доносчиком — обо всем, что видел и слышал, немедленно сообщал папаше, а при случае — учителю и попу. Другой — попович Андрей Андромах, тоже порядочный фискал.

Борис бросился за ними, но нагнал лишь у самого крыльца, где восседали все три друга — священник, учитель и пристав. И еще четвертый… Кто он такой, этот пузатенький человечек с пистолетом в руке? Не успел Борис подумать об этом, как пузатый поднял руку и выстрелил.

Это был выстрел тревоги. Но в страхе Борис решил, что пуля пущена в Коста, и тот уже убит… «Ах ты, гиена!» — прошептал Борис и упал, словно сам был подстрелен: от ужаса он потерял сознание…

Стемнело. Казалось, горы сдвинулись над аулом и утопили его во мраке. Придя в себя, Борис пробирался домой переулком, погруженным в могильный мрак, и сердце его колотилось так, словно не умещалось в груди. Что сделают с Коста подвыпившие пристав и старшина? Ведь за ним организована погоня! «Только бы не убили! — думал он. — Ведь и заступиться за него сейчас некому».

Действительно, Михел, отец Бориса, несколько дней назад уехал за хребет, а Леван, отец Коста, — во Владикавказе.

Едва Борис приблизился к своей сакле, как услышал из темноты жалобный плач маленькой Хадизат.

— Че-е-ендзе! Уа-а-а, Чендзе! — сквозь слезы причитала она. — Сына твоего убили!

— Не плачь, Хадизат! — крикнул Борис. — Никто меня не убивал! Зачем пугаешь нана!..[8]

Хадизат бросилась к Борису.

— Не тебя! Коста убили!.. — Теперь она уже рыдала. — Не дышит он, кровь в ушах и на губах…

— Не кричи, дурочка, ведь у Чендзе сердце разорвется! — торопливо прошептал Борис и, отстранив девочку, побежал вверх по переулку, к сакле Хетагуровых.

Но Чендзе, выскочив из дому, бросилась за сыном, а вслед за нею, не переставая жалобно всхлипывать, бежала и Хадизат.

— Они бы его насмерть забили, но тут подоспел дедушка Долат, вырвал у них Коста и на руках унес в дом. Они ему кричали: «А-а-а, защищаешь! Избаловал ты его! Абреком хочешь сделать!» А потом пристав и учитель покрутили усы и ушли. «Спасибо! — кричала им вслед Кизьмида. — Помогли мне проучить щенка! Надолго теперь запомнит!..»

Голос Хадизат прервался, и она снова заплакала.

— Почему ты раньше не прибежала ко мне? — с укором спросила девочку Чендзе.

— Боялась я…

— Эх ты, а еще подружкой считаешься! — упрекнул Борис. — Лягушонок ты дрожащий! — И презрительно сплюнул. — Взяла бы камень потяжелее да запустила в голову этому пьянице-приставу! Ты ж там была!..