Коста открыл нужную страницу, потом вторую, третью… Он не читал, просто просматривал знакомый рассказ — рассказ о том, как тяжко живется дружной и трудолюбивой семье горца Тедо. Наступает зима — суровое, голодное время. Чтобы спасти близких от неминуемой смерти, Тедо вместе с товарищами, такими же бедняками, как он, отправляется на охоту за турами и гибнет под обвалом.
Собственно, велика ли разница — смерть под обвалом или смерть от голода? Но третьего выхода у горца-бедняка нет.
Коста был счастлив, что рассказ напечатали в Петербурге. Русские дети должны знать, как тяжко живется на далеком и диком Кавказе их маленьким сверстникам. А вдвойне он счастлив был потому, что это — первое его произведение, появившееся в столичной прессе. Что-то скажут ценители литературы? Впрочем, что бы ни сказали, а рассказ напечатан, правда прорвалась на волю.
— Вот видите, Анисья Федоровна, не зря, значит, горцы говорят, что каждый спуск имеет свой подъем, — весело сказал Коста. — Театр мой закрыли, меня в участок таскали, комнату в хлев превратили, даже Петра Ильича Чайковского сапогом топтали, — казалось бы куда хуже? Но вот и радость мне улыбнулась! Значит, главное — не приходить в отчаяние, не сдаваться на милость победителей. Не всегда же им побеждать!..
Итак, Анна выходит замуж. За офицера Дзамболата. Ну что ж, дай ей бог…
Коста отложил письмо Юлии Цаликовой, в котором она, как бы между прочим, сообщала о помолвке сестры.
Конечно, солидное регулярное офицерское жалованье, казенная квартира, полковые балы — все это куда привлекательнее, чем случайные гонорары за стихи, статьи и картины. Веселая, спокойная жизнь, молодой, любящий, красивый муж, офицерская жена, — чего еще желать?
«А в чем, собственно, ты упрекаешь ее? — мысленно остановил себя Коста. — Что ты можешь предложить взамен? Ты, ссыльный, бездомный?..»
Воображение рисовало картины одну мучительнее другой. Никому в жизни не завидовал Коста, а вот Дзамболату завидовал.
И, кажется, никогда с такой ненавистью не смотрел он на свое убогое холостяцкое жилище. Железная кровать покрыта байковым одеялом и напоминает солдатскую койку. Стол, сколоченный из грубых досок, такие же полки по стенам. Книги, книги, книги- вот все, что у него есть. И еще — мольберт в углу, и холсты, и подрамники, и вечный запах скипидара…
Нет, будь здесь женщина, конечно, все выглядело бы иначе, не так жалко. Но если ее нет?.. Коста захотелось вдруг сейчас же, немедленно, хоть как-то преобразить свою комнату, хоть чем-то украсить ее. Он вышел в маленький палисадник, сорвал несколько ярко-желтых цветов…
После неприятного, но неизбежного разговора с Василием Ивановичем Коста довольно скоро подыскал себе другую квартиру, но остальные проблемы от этого не стали легче. С тех пор как по городу прошел слух об обыске у Хетагурова, заказы на портреты почти прекратились — ставропольские купцы, основные заказчики, слишком дорожили своими репутациями и не желали общаться с политически неблагонадежным живописцем. Грозила новыми неприятностями и публикация первых глав поэмы «Кому живется весело».
Квартиру он снял на окраине, за Мойкой, где кончались низкие глинобитные домики ставропольской бедноты и начинался архиерейский лес. Дом стоял в зеленом саду, чистенький, выбеленный и аккуратно покрытый камышом. Здесь было тихо. Лес близко, воздух свежий. Маленькая комната с единственным окном и полутемной прихожей напоминали Коста его студенческое житье в Петербурге, и хоть нелегкой была эта жизнь, но таково свойство воспоминаний — думать о ней было приятно. Какой он тогда был молодой!..
…Солнце выкатилось из-за угла дома, и косые лучи его брызнули в комнату. И то ли от этих разбегающихся лучей, то ли от желтых цветов с коричневыми бархатными серединками тоска чуть отступила, и даже комната уже не казалась столь заброшенной и бедняцкой.
Он вскрыл следующее письмо, о котором чуть было не забыл, потрясенный известием о близком замужестве Анны.
«Дорогой отец, дяденька Коста!
Я об тебе истосковался. Я очень хочу свидеться. Я живу у Варвары Григорьевны. Она добрая. Я учусь грамоте. Приезжай к нам, а то я сбегу и к тебе приеду… Отпиши, как здоров.
Твой навсегда
Крупный корявый детский почерк.
Коста был глубоко растроган. «Твой Семен», — повторил он шепотом. Это Сенька-то Семеном стал! Славный паренек. Как-то сложится его жизнь? Варвара Григорьевна писала, что пристроила мальчика в железнодорожные мастерские, что живет он у нее и ходит в воскресную школу. И вот первое письмо, написанное Сенькиной рукой.
Тоска по родному городу, по друзьям нахлынула с новой силой.
— Коста Леванович, вам пакет из редакции и записка от господина Евсеева, — послышался под окном медлительный бас.
Выглянув, Коста увидел долговязого Василия, исполнявшего в редакции обязанности и курьера, и швейцара, и полотера.
С полным сознанием важности своей миссии Василий протянул Коста грубый серый редакционный конверт.