Сторожевой корабль «Вихрь» выполнил свою задачу в море, и у Сокола было хорошее настроение, ему хотелось шутить, но шутить он мог с кем угодно, только не с Гавриловым. Он давно знал, что Сергей Васильевич шуток не любит. По натуре человек гордый, Гаврилов был сдержан в общении с командирами кораблей, на совещаниях в штабе, где обычно речь держало начальство, не выскакивал, старался не вносить каких-либо предложений, сам выступал редко и только сугубо по морским вопросам. Сокол был свидетелем недавней «схватки» Гаврилова с капитаном 1-го ранга Зерцаловым. Комбриг, подводя итоги занятий, отметил умение командира «Ястреба» быстро оценивать изменяющуюся обстановку и гибко реагировать на ее изменения. «Умение расчетливо и скрытно маневрировать, применять все средства маскировки, проявлять военную хитрость, не дать чужому судну, нарушившему наши морские границы, уйти безнаказанно, — говорил Зерцалов, — эти качества помогают побеждать не только равного, но и превосходящего по силам противника. У нас есть немало опытных командиров, у которых есть чему поучиться. Я назвал тут Гаврилова, могу еще назвать капитана второго ранга Сокола...» Сокол, слушая комбрига, сидел рядом с Гавриловым и при этих словах толкнул его в бок, шепнув: «Тебя, Сергей, комбриг захвалил, а? Быть тебе начальником штаба, вот увидишь. Только ты не перечь Зерцалову, ох и не любит он возражений...» А комбриг заговорил уже о том, как важно на корабле умело проводить разбор учения, который может и должен стать основой для поиска новых тактических приемов, новых форм обучения офицеров искусству управления кораблем и использования его оружия. «И тут я должен бросить упрек товарищу Гаврилову, — продолжал капитан 1-го ранга Зерцалов. — Однажды, как доложил мне флагманский штурман, Сергей Васильевич свел разбор действий личного состава на корабельном боевом учении к призыву моряков приумножить славные героические традиции морских пограничников, дорожить именем своего корабля. Он так и сказал: «Товарищи, вы служите на сторожевом корабле «Ястреб», и я хочу, чтобы имя родного корабля вы не просто произносили, а крепили делом, славным ратным трудом». Не спорю, правильно делает Гаврилов, что прививает экипажу чувство гордости за свой корабль. Но на одних призывах далеко не уедешь. В данном случае уместно было бы подробно проанализировать действия моряков на боевых постах, выявить их ошибки, недостатки, нацелить людей на конкретные действия, а уж потом призвать их приумножать ратные дела. Такой анализ поможет, а точнее, заставит подчиненных подумать о своих поступках, сделать какие-то выводы, а значит, психологически подготовиться к восприятию замечаний. Сводить же разбор учения к призыву дорожить именем корабля вряд ли чему научит людей». До этого Гаврилов слушал комбрига внимательно и терпеливо, а тут не выдержал, бросил реплику:
— Имя корабля — это тоже оружие!
Капитан 1-го ранга Зерцалов прервал свою речь, достал из кармана тужурки платок, вытер потный лоб, а уж потом посмотрел на сидевшего напротив него Гаврилова. Спросил спокойно, без нервозности:
— Сергей Васильевич, вы что, желаете возразить?
Сокол толкнул его в бок, мол, помолчи. Но Гаврилов встал и тоже внешне спокойно, хотя в душе бушевала буря, сказал:
— Несколько слов, если можно.
— Пожалуйста, — согласно кивнул головой Зерцалов. — Только без эмоций, по-деловому, как и полагается командиру.
«Не бойся, я не стану критиковать тебя при всех, хотя и следовало бы, — мысленно ответил ему Гаврилов. — У меня будет возможность сделать это на другом совещании».
— Я, товарищ капитан первого ранга, — неторопливо, спокойным, обыденным тоном заговорил капитан 2-го ранга, ощущая на себе пытливые взгляды таких же, как и он, офицеров, с той лишь разницей, что сейчас ни один из них не подал голоса, — прошу извинить меня за реплику. Я допустил бестактность, перебив вас. Но теперь я позволю вновь возразить вам. Имя корабля — это своеобразное оружие, которое помогает мне в идейно-воспитательной работе с личным составом. И вообще, имя корабля — это строка в летописи всей державы. Посудите сами, насколько беднее была бы история Советского государства, не будь крейсера «Авроры»! А сторожевой корабль «Туман», повторивший здесь, на далеком и вьюжном Севере в годы Великой Отечественной войны подвиг русского крейсера «Варяг». А кто из нас не восхищался подвигом экипажа сторожевого корабля «Бриллиант»... — Гаврилов сделал паузу, полистал свой блокнот. — Имя на борту всегда больше, чем только название корабля.
Гаврилов умолк. Комбриг спросил:
— У вас все?
В его голосе Гаврилов уловил едва скрытую иронию, но виду не подал, ответил негромко, но твердо, будто вбивал в доску гвоздь:
— Нет, не все, — Гаврилов вновь полистал свою записную книжку, потом посмотрел на комбрига. — Вы, товарищ комбриг, однажды говорили, что корабль — это не кусок железа, а родной дом моряка, у корабля есть сердце, он дышит и прочее. А как же быть с именем? Что, разве у корабля, если он живет, дышит, вот как вы, я, — нет имени?
Комбриг усмехнулся широко и добродушно: