За волной океана

— И все же в этой истории мне не все ясно, — резко произнес Покрасов. — Я что вам скажу, — сжимая в руках фуражку, продолжал он, — вы — командир, и я готов выполнить любой ваш приказ. Но отец... Моя жизнь — это частица его жизни. В том бою он достойно принял смерть, другие поторопились покинуть горящий корабль.

— Вы там не были, ничего не видели, а берете на себя право кого-то обвинять, — с неприязнью возразил Гаврилов. — Кстати, сам я тоже в шлюпку не попал.

Покрасов продолжал с холодной жестокостью:

— Командир, как я понимаю, это — должность. Но, позволю заметить, это прежде всего личность.

— Верно, личность, — согласился капитан 2-го ранга. — Но командир еще и учитель. Ему и доверить себя негрешно, душу свою открыть.

— Возможно, — процедил сквозь зубы Покрасов. — Но у вас, как мне кажется, слепая вера в учителя, и то, что вы делаете, порой идет не от сердца, а от должности командира. Извините, но порой вы любуетесь собой. Как же — фронтовик! Герой!

Слова старпома словно хлыстом ударили Гаврилова по лицу. Он усмехнулся, отчего под глазами сбежались в пучок морщины.

— Не все имеют право судить своего учителя, — сдержанно заметил он. — Пусть для вас я плохой, но все же командир, стало быть, и ваш наставник. Нет, не все имеют право судить учителя.

— А кто имеет право?

— Тот, кто выстрадал себе право на суд. Вы этого преимущества пока не заслужили. К тому же судья должен быть чище подсудимых.

Лицо старпома залила краска. Он спросил почти машинально:

— Вы о чем?

— О том, что случилось при высадке осмотровой группы на шхуну.

Покрасов попытался улыбнуться, но улыбка получилась какой-то неестественной, это даже заметил Гаврилов.

— Я не мог предвидеть печального исхода, — решительно заявил старпом.

— Командир обязан все предусмотреть! — грубо заметил капитан 2-го ранга. — Вам следовало первым подняться на судно-нарушитель. Вы ближе других стояли к его борту, но не вы сделали шаг к опасности.

— Да, я мог первым подняться на палубу судна, — сгорая от стыда, признался Покрасов. — Но я увидел в руках «рыбака» пистолет и... Нет, я не испугался... Поначалу хотел ударить нарушителя по руке, а уж потом прыгать на палубу судна. И тут меня опередил матрос Климов... Еще мгновение — и раздался выстрел.

— Мне показалось другое... — не договорил Гаврилов.

— Трусость? — вырвалось у Покрасова.

— А что же еще?

— Нет! — взвился Покрасов. — Я просто замешкался...

— В стороне от фарватера, — с усмешкой повторил Гаврилов. В его серых глазах затаилась грусть. Он обжег взглядом старпома и непоколебимо подчеркнул: — У нас с вами есть свой фарватер — это наша воинская жизнь! И мы, Игорь Борисович, не можем жить в стороне от фарватера.

Старпом высокомерно взглянул на Гаврилова:

— У меня тоже есть свой фарватер... Я мог стать инженером, физиком, врачом, наконец, просто рабочим. Но я стал офицером. Меня никто не агитировал стать военным. Я сам попросился на военный флот. Когда впервые из рук мичмана взял тельняшку, у меня дыхание захватило...

— Вместе с морской тельняшкой на складе мужество не выдают, Игорь Борисович.

— По-вашему, я трус? — голос Покрасова прозвучал тихо, надломленно. — Героем я себя не считаю, но и трусом никогда не был. Не переношу тех, у кого заячьи повадки.

— Вы тоже командир, только рангом ниже, и тоже учитель. А какой вы урок преподали людям? — Капитан 2-го ранга достал сигареты, хотел было закурить, но раздумал. — Терять людей или ставить под удар корабль мы, Игорь Борисович, не имеем права.

Покрасов, задумавшись над словами командира, умолк.

— Вот вы сказали о корабле, — наконец заговорил он. — Я люблю корабль, Сергей Васильевич. Да, люблю!

— Корабль — не девушка, чтобы ему объясняться в любви, — заметил Гаврилов. — Я в том смысле, что он не стареет. Корабль, на котором я плавал в годы войны, погиб. А я до сих пор вижу его будто наяву. Кажется, что я потерял частицу самого себя. Что, не верите?

— Что-то по вам не видно, — усмехнулся Покрасов.

— Благодарю за откровенность. И, позволю заметить, я не в обиде за эти слова. Человек вы молодой, пороха не нюхали, не то что ваш отец...

Они помолчали. Каждый думал о своем. Наконец Гаврилов встал.

— Я рад, что вы узнали, как и где сражался ваш отец, — тихо и неторопливо заговорил капитан 2-го ранга. — Надеюсь, теперь по-другому станете относиться к своей службе на морской границе. Еще адмирал Нахимов говорил, что дело духовной жизни корабля есть дело самой первостепенной важности и каждый из служащих, начиная от адмирала и кончая матросом, имеет в нем долю участия. Я хочу, чтобы ваша доля на корабле была весомой.

«Теперь, пожалуй, поздно говорить об этом», — грустно подумал Покрасов. И в раздумье сказал:

— Я это сделаю на другом корабле. «Ястреб», видно, не для меня.

Старпом молча вышел из каюты.