За волной океана

— В своей жизни я еще никого не убил и, надеюсь, никогда не буду стрелять в человека, даже если он советский коммунист. В моем понимании честно отрабатывать деньги, это доставить Фрица Германа на резиновой лодке к советскому берегу, потом вернуться на шхуну. И хотя эта затея сорвалась, меня совесть не угнетает: в советского моряка я не стрелял. Это стрелял Фриц Герман. Он умеет убивать. У него не сердце, а камень. Он говорил, что ненавидит русских, особенно коммунистов. Это они убили его отца в сорок втором году под Сталинградом. Отец лишь выполнял свою присягу на верность фюреру, говорил он, а они убили отца. Он ничего плохого на русской земле не делал, он лишь выполнял волю фюрера — убивал русских, убивал во имя великого рейха. Так говорил Фриц Герман, но я, Ганс Вернер, так не говорю. Мой отец тоже воевал против русских на Украине, но он русских не убивал, он служил в интендантских частях, вел заготовку скота для Германии, отправлял его в тыл...

— Ваш отец знает, кем вы стали? — генерал заметил, как под глазом у «гостя» дернулась тонкая жилка. Видно, этот вопрос пришелся ему не по душе.

Однако Вернер ответил, как понял Кошкин, правду.

— Нет, отец не знает, но, видимо, догадывался, кто мне выдал большие деньги. Перед выходом в море я пришел к отцу и сказал, что с моря могу и не вернуться. Он спросил: «Куда тебя посылают?» Я ответил: «Туда, где ты был в годы минувшей войны». Он грустно сказал: «Ганс, молю богом, не продай себя...»

Сергеев посмотрел ему в лицо.

— Ну, и как вы теперь?

— Вреда русским я не желаю...

— Если вы не желаете нам вреда, — не без лукавства спросил Сергеев, — то почему согласились идти к границе да еще переправлять на резиновой лодке матерого агента? Что-то концы не сходятся.

В глазах Ганса появился стальной блеск. Но тут же они стали строгими и какими-то грустными.

— Мне надо было чем-то жить... У меня выбора не было. Но я не стрелял в вашего моряка, хотя Фриц Герман и приказывал это делать, когда ваши люди стали высаживаться на шхуну. В своей жизни я никого не убил. Я не думал, что русские нас обнаружат, а радиоаппаратура попадет в ваши руки.

Сергеев долго молчал. Потом спросил:

— Скажите, почему Фриц Герман отравился? Когда его схватили наши люди, он не воспользовался ампулой с ядом, которую спрятал в зубе. А отравился после, когда ему никто не угрожал? Или это вышло случайно?

Ганс ответил тут же, словно заранее ждал этого вопроса.

— Нет, господин русский генерал, случайности в этом нет. Шеф ему сказал, что, если операция сорвется, пусть пеняет на себя. Ну, а операция сорвалась. Что ему оставалось делать? Он понял, что выхода у него нет. «Из меня они и слова не вытянули», — заявил Герман, когда вернулся с допроса. Потом он отравился. Что ж, туда ему и дорога, — добавил Ганс. — Он был агент по кличке Волк.

— А какая кличка у того, к кому он шел? — спросил генерал.

— Старик. Шеф говорил, что был такой агент, он погиб где-то в Венгрии во время перехода границы. Он считал его лучшим агентом и, как признался мне Фриц, дал эту кличку ему. Старик и меня завербовал... Но теперь я понял, что ошибался. Вы мне не верите? — Он так внимательно посмотрел на генерала, что тот смутился, отвел взгляд в сторону. Ему не хотелось говорить на эту тему, и вовсе не потому, что Ганс был человеком чужим ему по духу и образу мыслей; просто Сергеев настороженно относился к тем, кто на первом же допросе сразу начинал каяться в своих грехах. — Я говорю вам правду, — в горле у Ганса пересохло, потому голос его стал сиплым. Сергеев встал, налил ему в стакан воды и подал. Ганс с жадностью выпил и даже в знак благодарности улыбнулся.

Беседа продолжалась. Сергеев долго не решался задать ему один вопрос, но, подумав, решил все же это сделать.

— Скажите, вы ничего не слышали о Драконе?

Глаза у Ганса блеснули.

— Слышал. Это очень опытный агент. Его высоко ценит Старик, одно время они где-то были вместе, кажется, в Норвегии.

— Кто он, Дракон? — Сергеев ближе подошел к Гансу.

— Я точно не знаю, кто скрывается под этой кличкой, — решительно заявил Ганс Вернер, — но со слов Фрица Германа понял, что зовут его Гельмутом. В свое время и Старик хвастал, что у него есть у кого пожить, если ему удастся перейти границу. Кстати, — продолжал Ганс, — когда Гельмут собирался к вам, то есть переходить вашу границу, — поправился Вернер, — он взял с собой документы из архива немецкой разведки, которая в годы войны работала в одном из портовых городов Норвегии.

— Что за документы?

— Этого я не знаю, — Ганс провел ладонью по влажному лбу. — Я бы охотно сказал, но я не знаю. Даю вам слово, что не знаю.

— Ну хорошо, — согласился Сергеев и решил задать вопрос с другого конца, — тогда зачем он их взял?