За волной океана

— Ирина Васильевна, я прошу вас мужу не говорить о нашей беседе. Повторяю — ни слова, иначе, если он узнает, вам не поздоровится.

Прямота Кошкина подкупила Ирину Васильевну, и она стала жаловаться на своего мужа; в последнее время, после приезда Грейчуса, он стал каким-то пугливым, недоверчивым.

— Завтра Тарас уезжает в Москву, — сказала она. — Я хотела поехать с ним, но он не берет, говорит, дел у него там по самое горло. Ну, а кто такой этот Грейчус?

— Рыбак, — уклонился от прямого ответа Кошкин. Он встал. — Мне пора. Спасибо за беседу.

— Что знала, то сказала, — развела руками Ирина Васильевна.

У порога Кошкин остановился, спросил:

— Ваша девичья фамилия случайно не Снегирева?

— Это моя мама. Она живет в селе. А что?

— Да так... — замялся Кошкин. — Впрочем, когда вы ей посылали денежный перевод?

Ирина Васильевна покраснела.

— Не я посылала, Тарас... А что? — в ее глазах появилась настороженность.

— Хорошо, что не забываете мать, — улыбнулся Кошкин. И, чтобы хоть как-то размягчить душу собеседнице, добавил: — О вашей маме мне много Кречет рассказывал. Ваша мама — прекрасный человек.

«Значит, Старик и Грейчус — не одно и то же лицо, — размышлял Кошкин. — Но тогда кто он и где его искать? Ганс Вернер уверяет, что для него доставили рацию и всякие шпионские предметы. Не ясна во всем этом и роль главбуха — на кого он работает? Завербовали его еще в годы войны, это — факт. Странно, однако, ведь не он, а Кречет был в плену. Что-то тут не так... И опять же, если Кречет, как уверял Горбань, боевой друг, зачем же тогда он толкнул его с обрыва? Видимо, Кречет в чем-то проговорился. А что будет делать Грейчус, когда уедет Горбань? Наверняка ждет людей с того берега, а то не знает, что Фриц Герман мертв, Ганс Вернер задержан. И все же на остров кто-то непременно прибудет за сумкой. Надо установить наблюдение за островом».

Было темно, и Кошкин не сразу увидел за углом свою машину. Водитель открыл ему дверцу и коротко спросил:

— Куда?

— В город.

У гостиницы «Арктика» он велел шоферу остановить машину и заторопился к телефону-автомату. Набрал номер кабинета Сергеева.

— Это я, Иван Васильевич, — сказал негромко. — Ирина Васильевна не знает, кто этот человек на фото. Она никогда его не видела. Что? Повторите, пожалуйста, не понял... Так, ясно. Еду в управление...

Сергееву было над чем задуматься. Когда капитан Алентьев докладывал ему о своей встрече с Барсом, раздался звонок из Москвы. Оттуда сообщили, что рулевой Петрас Грейчус года три тому назад утонул в реке. На рассвете в субботу он уехал в лес за грибами, но домой так и не вернулся. На пятый день его труп нашли у берега. Грейчус был в кожаном пальто, в сапогах, в кармане брюк обнаружили деньги, а вот паспорта при нем не оказалось.

— Убрали, значит, настоящего Грейчуса, — молвил Сергеев, положив трубку. — А под его маской скрывается какой-то Гельмут. Но как его фамилия, Ганс Вернер не знает. При встрече с Барсом скажите ему об этом.

— И еще новость, — заговорил капитан Алентьев, — стало известно, что Грейчус вчера опять встречался с главбухом, они сидели в пивной и о чем-то оживленно беседовали. Барс их видел. Сегодня утром Грейчус попросил брата Феклы Тарасовой Андрея сходить с ним на катере на остров Талый. Туда, где они были несколько дней тому назад...

Сергеев стоял у окна. Запрокинув голову назад, он о чем-то сосредоточенно думал. Потом обернулся к Алентьеву:

— Итак, Горбань едет в Москву, а Грейчус остается здесь? — спросил он.

— Да. Барс уверен, что так оно и будет.

«Если Грейчус остается здесь, то должен остаться и Барс, — размышлял генерал. — Тогда кого послать в Москву? Надо ведь и в дороге наблюдать за главбухом, может, он с кем-нибудь будет встречаться. Но кого послать? Может, Кошкина? Впрочем, нельзя — Горбань его знает и, если увидит, насторожится. Тогда кого?..»

Словно угадав его мысли, Алентьев спросил:

— Вы решили, кто поедет «сопровождать» главбуха?

Генерал ответил не сразу. Алентьева он знал как пылкого, смелого чекиста, готового отправиться куда угодно, хоть на край света, если это надо. «Пока я холостой, могу летать по стране как птица, — говорил он как-то. — А женюсь, буду дома по вечерам сына нянчить».

Сергеев подошел к столу, сел. Глядя на капитана, спросил:

— Ты когда женишься, Дмитрий? Пора тебе семьей обзавестись. Я говорю с тобой как с родным сыном...

«Чего это он о своем сыне заговорил? — подумал Алентьев. — Чего ради ворошить прошлое?»

— Вы имеете в виду своего Сашу? — спросил капитан.

— Его, Дима... — Генерал встал из-за стола и снова подошел к окну. — Сегодня ровно пять лет, как его не стало... Сижу вот в кабинете, боюсь идти домой. Мария небось снова станет вспоминать. Едва услышит его имя и — в слезы. Ну, что тут поделаешь? Да и не привык я к женским слезам, выворачивают они мне душу.

Помолчали. Потом Алентьев спросил:

— Сколько ему было бы лет?

— Как и тебе, двадцать семь...

— Умер в море?