За волной океана

Кошкин, прищурив глаза, окинул собеседника сердитым взглядом.

— Нет, Василий Петрович, в архиве не напутали. Горбань в госпитале не лежал, хотя, бесспорно, имел ранение в ногу. Почти три месяца он находился на лечении в госпитале, как значится в его личном деле, но там его не было! Лечился где-то в другом месте...

— Да, неувязочка получается, — в раздумье покачал головой Кречет.

— Вы служили в минно-торпедной мастерской в декабре сорок четвертого года?

— Вместе с Горбанем сутками не выходили из цеха. В основном готовили торпеды для подводных лодок. Я находился в подчинении Тараса Ивановича. Сам он по профессии торпедист, но хорошо знал и мины. У него я многому научился.

— Ну и как у вас шли дела?

— Неплохо. Приведу пример. Одна подводная лодка здесь, на Севере, тогда потопила три вражеских корабля. А кто готовил торпеды? Мы...

— А вы знаете, Василий Петрович, что в декабре сорок четвертого года на одной из наших подводных лодок в море, когда она шла на боевую позицию, произошел взрыв и погиб весь экипаж?

Кречет окаменел:

— А при чем мы с Тарасом?

Кошкин пояснил, что эта лодка приняла торпеды, которые готовили к действию в их минно-торпедной мастерской.

— Как выяснилось, эти торпеды снаряжала бригада Горбаня.

Кречет молчал, мучительно размышляя над тем, что услышал. Но вот он вспомнил: однажды в мастерскую пришли два офицера из особого отдела флота, беседовали с мичманом Горбанем. С ним же, Кречетом, они почему-то не говорили. Когда ушли, Горбань сказал ему: «Кого-то ищут. Спрашивали, всем ли я в мастерской доверяю... Я сказал, что за своих людей ручаюсь».

— Мы вам доверяем, Василий Петрович, — продолжал Кошкин. — И я могу сообщить, что на ту пору была перехвачена радиограмма немецкого агента, который сообщал, что, дескать, лодка русских уничтожена. То есть была совершена диверсия. Кто-то подложил в торпеду взрывчатку с часовым механизмом.

— Это исключается! — побагровел Кречет.

— Почему?

— Торпеды готовил не один, а несколько моряков. Все на виду были... Да и взаимопроверочка. Осмотр производил сам начальник мастерской. В этом деле он знал толк, был въедливым. Я однажды по неопытности забыл спустить воздух. Так тот начальник хотел отправить меня на гауптвахту... Да, краем уха я слышал про гибель нашей подводной лодки, но не знал, что именно на нее мы готовили торпеды. Не знал, как на духу говорю...

— А Горбань знал. Вам он ничего не сказал — офицеры из особого отдела предупредили его держать это в тайне.

Потрясенный такими известиями, Кречет словно онемел. Кошкин это понимал. Чтобы вывести его из оцепенения, он перевел разговор на то, что касалось самого Кречета.

— Скажите, после морского боя в конце августа сорок четвертого года вы были ранены?

— Не после, а во время боя я был ранен. И тогда меня схватили фашисты, — оживился Кречет. — О том, как меня склоняли к измене во время пыток в концлагере, как гестапо пыталось завербовать меня к себе на службу, я уже рассказывал. Ну, а встретился я с Горбанем после своего побега из концлагеря. В то время, в декабре сорок четвертого, он уже работал в минно-торпедной мастерской. На боевые корабли меня, разумеется, служить не послали, направили на береговую базу. Тут мы с Тарасом и встретились. Я его спросил: «Где ты был?» Он ответил, что лежал в госпитале, ему там чуть ногу не отрезали. А теперь и ему кадровики нашли дело. Он предложил мне идти в его бригаду, я и согласился. Тогда же узнал, что мичмана Горбаня из-за его хромоты тоже не послали на корабли.

— Он сам об этом вам говорил?

— А кто же? Все жалковал, что никак не может привыкнуть на берегу, на корабли дюже ему хотелось.

— Ничего подозрительного в его поведении тогда не замечалось? Ведь вы не виделись с ним почти три месяца. Не так ли?

— Верно, три месяца, как я уже сказал... Правда, что-то такое я заметил... Дайте вспомнить... Времени вон сколько прошло. — И вдруг лицо Кречета просияло. — Вспомнил! Понимаете, Федор Герасимович, Горбань плавал на корабле торпедистом, а я — минером. Как-то в декабре сорок четвертого года мы пошли с ним к рыбакам. Было это в воскресенье. Точно — в воскресенье. Как сейчас помню — с моря вернулась тогда подводная лодка... Забыл фамилию ее командира. Так вот эта лодка накануне прорвалась в самую гущу гитлеровского конвоя из тринадцати единиц и метким торпедным залпом потопила фашистский транспорт водоизмещением в семь тысяч тонн. Много на нем было гитлеровцев. Перед выходом этой лодки на боевую позицию мы готовили для нее торпеды...

— Кто — мы? Вы и Горбань?