За золотым призраком

– Вы и сами не верите своим словам, герр Дункель. Я имею в виду слова о каких-то шпионах… А вообще-то платили за фрахтовку яхты они, я имею в виду англичан. – Шрейбера и того типа в черных очках Штегман умышленно укрыл до поры до времени. – Мне нет нужды платить за прогулку на яхте родному брату. Правда, только по материнской линии. Поэтому у нас и разные фамилии.

Отто не удержался и протяжно свистнул. «Вот и всплыл тот самый брат, с которым должен был переговорить Ганс! Всплыл, так удачно скрывшись от нас с Фридрихом в Мельбурне! Он, оказывается, с парохода и прямиком в апартаменты Келътмана! Это он был в его кабинете, когда я звонил ему по телефону и спрашивал о возможности зафрахтовать яхту! Он и за ширмой прятался, когда мы с Карлом ожидали прихода хозяина яхты… Но постой, а кто же тогда третий? Тот третий, который теперь с ними?»

– Клянусь священными водами Стикса! Я отказываюсь что-либо понимать! – Если бы в эту минуту в сквере появились гуляющие на задних лапах динозавры, и то он не был бы так поражен услышанным. – Вольфганг Кельтман твой сводный брат?! Хо, это невероятно! Ты – брат такого богача? И столько лет в дворниках? Что за причуда? А-а, понимаю, – Отто хлопнул ладонью о левый кулак, словно пришиб напившегося крови комара. – Тебя приставили следить за мной и моими друзьями! Шпионил! Но по Нюрнбергскому процессу я не проходил… Кому это было нужно? – И он несколько раз театрально пожал плечами, стараясь скрыть невольно все же подступающий к сердцу ужас – а вдруг и в самом деле следил?

– Кому? Вы не знаете – кому это надо? – Виктор Штегман едва не выкрикнул эти короткие вопросы. Его сухощавое лицо с длинноватым носом приняло бледно-желтый оттенок, словно огромный невидимый вампир разом отсосал из тела кровь до последней капли. Даже серые глаза на миг приняли оттенок льда.

Отто Дункель в замешательстве отсунулся от этого полутрупа, подумал, забыв, что сам несколько минут назад был мало чем лучше теперешнего Штегмана. «Не дай бог, отбросит “швартовы”, а потом возись с полицией, доказывай, что не ты его торпедировал! Но не-ет, кажется, еще не время привязывать ему к ногам колосники… Ишь, очухался, а в глазах по-прежнему лютая злость, того и гляди инсульт трахнет по затылку! Ну и сидел бы с такими нервишками дома, а не гонялся бы по белому свету за чужими сокровищами! Ишь, не иначе, как подслушал, когда я проговорился про золото, – и туда же, ухватился намертво, будто рак клешней за лисий хвост!»

– Вы спрашиваете, кому это надо? – Штегман глубоко вздохнул, но голос оставался перехваченным волнением, а может, и неизлечимой, как застарелая язва, ненавистью. – Да тем миллионам людей, которых вы сожгли в газовых камерах, расстреляли на полях Европы и России, кого загнали на погибель в окопы и концлагеря… Во имя их памяти всех вас надо бы вздернуть на всемирное обозрение, как можно выше!

– Я – солдат! Я лично никого не загонял в газовые камеры, слышишь ты, несчастный дворник! Я чист перед своей Родиной и перед собственной совестью! – Отто словно перед судом пытался оправдаться, хотя разумом осознавал, что его защитные позиции весьма слабые – и он повинен в гибели людей, хотя у него то преимущество перед другими, что он не видел предсмертных глаз погибающих от его рук – все они ушли на дно слишком далеко от его лица…

Штегман словно прочитал его беспокойные мысли, потому как тут же, размахивая руками почти перед его носом, громко спросил:

– А кресты на вашем мундире понавешены за что? За удачно выращенную капусту? Или за добытые со дна моря коралловые украшения, которые вы безвозмездно передали в берлинский музей как наглядный экспонат? Не-ет, герр Дункель, это ваши награды за потопленные корабли и пароходы, вот за что! Сколько жизней вами загублено, вы хотя бы приблизительно прикидывали по тоннажу пущенных на дно судов? – Штегман неожиданно выбросил вперед руку, как бы намереваясь схватить бывшего фрегаттен-капитана за пиджак и крикнуть полицию, но с гримасой брезгливости отдернул ее… – И вы весь в крови, Дункель! Да, весь в крови, с головы до пяток, хотя и бултыхались в море! И этот кровавый след тянется за вами теперь, и будет тянуться до самой вашей могилы!

«Кликуша несчастный! – скептически усмехнулся Отто. – Пророк поросячий! О какой крови ты плетешь тут?» – Он резко поднялся – этот обличительный спектакль одного актера ему начал надоедать: согласился выслушать Тюрмахера в надежде узнать его истинное намерение, а не выслушивать параграфы из собственного послужного списка, которыми и без Штегманов всяких отлично помнит.