За золотым призраком

– Я не намерен отчитываться перед всяким проходимцем! – резко стиснув кулаки, как перед первым раундом с мало знакомым противником, сдержанно из последних сил выговорил он. – Твои прелюдии к опере слишком затянулись! Кто ты и кого здесь представляешь? Полицию? Тогда козыри на стол, господин сыщик! Ведь я слышал, как в разговоре с Гансом Шрейбером твой братец Кельтман пообещал интересную встречу с тобой, то есть со своим братом! Выкладывай, какое именно судно и чьими конкретно торпедами пущено на дно! А без этих козырей пошел ты… – Отто едва сдержался от брани.

Этот выпад, похоже, отрезвил Штегмана.

– Сядьте, герр Дункель, – неожиданно спокойно сказал он. – Наш разговор еще весь впереди… Действительно, мы оба несколько ушли от главной темы встречи. И я здесь не от полиции, этого вам пока не надо бояться. Хотя я знаю, что вы человек далеко не робкого десятка. – Штегман снял легкую шляпу, вытер темно-серебристые виски и лоб – испарина выступила не столько от жары, сколько от нервного напряжения. – Следил я не за вами персонально, не за вашим домом… У меня была личная причина прятать свое прошлое под маской дворника. Если бы я хотел отправить вас в полицию, то сделал бы это еще в Мельбурне, в комиссариате, выдав вас за убийство Набеля. Ло-овко вы это проделали вместе со своим приятелем Кугелем! По лучшим гестаповским образцам! Я догадался об этом лишь тогда, когда увидел Кугеля на одной с вами яхте. Понял, что вы старые приятели, более того, сослуживцы. Он и ключ дал вам от каюты Набеля, и матросов-свидетелей подкупил. Ну, да Бог ему судья, этому Набелю, и вполне заслуженное возмездие за невинного Али… Хороший был человек, и мне его искренне жаль. Жаль и тетушку Ранджану, и невинную Амриту. А вам ее не жаль, герр Дункель, эту чистую невинную душу, какой вы всегда знали Амриту?

При упоминании о «невинной Амрите» у Дункеля мороз прошел по коже, ему даже почудилось, что глазами Штегман сказал гораздо больше, чем перед этими двумя словами. Он пытливо всмотрелся в лицо собеседника, но оно стало еще более непроницаемым, чем черный пакет для хранения фотобумаги…

– Ты сущий дьявол! – выдохнул Отто и непроизвольно признался: – И мне кажется, я знаю тебя всю жизнь!

Бывший дворник с трудом улыбнулся, потом молитвенно сложил руки, поднял глаза под самый лоб, сделав языком такое движение, как сытый кот, который счастливо полакомился на кухне сливками и не получил за это ложкой по лбу…

– О-о-о! – Только и смог выговорить пораженный Дункель, едва не перекрестившись, и дернулся было, словно грешник при виде сурового приближающегося к нему Вельзевула, готовый бежать в самую преисподнюю, лишь бы подальше от грозного владыки ада…

– Так оно и есть, герр Дункель! Вы знаете меня если не всю жизнь, то тридцать лет наверняка! Да-да, что вы на меня так уставились? Имя берлинского клоуна Карла Барта вам ничего не говорит?

Вижу, узнали. Только на арене я всегда появлялся с длинной рыжей бородой. Ну и морщин, конечно, прибавилось за эти годы, не на мировых курортах отдыхал, увы.

– Клянусь священными водами Стикса – узнал! – Отто вспомнил теперь это лицо и с облегчением вздохнул, словно с души свалился огромный и непонятно как туда попавший камень. Почему-то подумалось, что преследование бывшего клоуна принесет ему гораздо меньше хлопот, как если бы ему на хвост действительно сели люди из мельбурнской полиции. «Это дилетант-самоучка, а те – профессионалы. От них вот так запросто не ускользнешь. Ну что же, актеришка, давай теперь посмотрим, чей сценарий написан более талантливой рукой». – И совсем по-домашнему, как у приятеля, спросил: – Как же ты здесь очутился, Рыжая Борода? Ты и твой братец Кельтман? Он мне напомнил мифического бога Таната, таким холодом от него веяло при встрече!