Забавы придворных

Ливия убила своего мужа, сверх меры ей ненавистного; Луцилия своего, весьма любимого[605]. Та намеренно подмешала ему аконит, эта ошибкою подала ему чашу безумия вместо любовной. Друг, эти две бились из противоположных побуждений, но ни одна не упустила подлинную цель женского обмана, то есть зло. Многоразличными стезями ходят женщины, но какими бы излуками они ни блуждали, на какие бы ни сбивались бездорожья, один исход, одна мета у всех их путей, один исток и слияние всех их различий — зловредность. Научись из опыта этих двух, что женщина смела во всем, что любит или ненавидит[606], и искусна вредить, когда хочет, то есть непрестанно; и часто она, думая помочь, мешает, а потому получается, что вредит и против желания. Ты помещен в печь; если ты золото, выйдешь очищенным[607].

Деянира, облекши Тиринфия рубашкой, кровью чудовища отомстила молоту чудовищ, и вышло на горе ей то, что затевалось для ее радости[608]. Друг, знала и видела Фестиада, что Несс пронзен Геркулесовой стрелой, но поверила Нессу против Геркулеса и словно намеренно увлекла его к краху, а не облекла в рубаху. Женщина с безумной головой и опрометчивой душой, вечно неуравновешенная в желании, считает лучшим то, чего хочет, а не что полезно; и так как больше всего ей хочется нравиться, она решительно предпочитает свое удовольствие всему другому. Двенадцать нечеловеческих трудов свершил Геркулес; тринадцатый, все нечеловеческое превосходящий, его уничтожил. Так пал сильнейший из людей, в стенаньях и на стенанья другим, — он, без стона державший небосвод на плечах.

Скажи, какая женщина среди стольких тысяч когда-нибудь огорчала усердного и искреннего поклонника неколебимым отказом? какая стойко пресекала речи воздыхателя? Ее ответ отдает благосклонностью, и как бы он ни был суров, в каком-нибудь углу ее слов всегда найдется скрытое топливо для твоих просьб. Каждая отказывает, ни одна наотрез[609].

Прорвалось золото в укрепленную башню Акрисия и растопило целомудрие Данаи, многими оградами запечатанное[610]. Друг, вот так на деву, торжествовавшую над землею, дождем с небес хлынуло бесчестье; так ту, которую не обманул смиренный, одолел высокий; так древо, коего не взволновал Фавоний, выкорчевал Аквилон.

Периктиона, дева, клонящаяся к старости и блистающая неизменной славою своего целомудрия, напоследок, призраком Аполлона схваченная, зачала и родила Платона[611]. Друг, смотри: ту, которую нетронутой хранило бодрствование, обесчестило сонное виденье, как со всякого розария какой-нибудь вихорь да сорвет багрец. Но хорошо (если нечто подобное может быть хорошо), что Платон подражал отцу в мудрости, что унаследовал и силу, и славу[612] отца несравненного.

Друг, ты больше дивишься или возмущаешься, что в моих притчах я внушаю тебе подражать язычникам, христианину — идолопоклонникам, агнцу — волкам, доброму — дурным? Я хочу, чтобы ты уподобился деловитой пчеле, извлекающей мед из крапивы, чтобы ты сосал мед из камня и елей из скалы твердой[613]. Я знаю суеверие язычников; но всякое творение Божье подает некий достойный пример, почему и Он Сам именуется то львом, то червем, то овном[614]. Неверующие делают много дурного, но кое-что, хотя у них самих погибает, у нас приносит обильный плод[615]. Если они стяжали кожаные пояса[616], живя без надежды, без веры, без любви, без проповедающего[617], — как же мы, словно будучи ослами, свиньями или бессмысленными на любой нечеловеческий лад, стяжаем заслугу веры, любви, надежды, когда видим пред собою пророков, апостолов, а больше всех — Того Большего всех, Кого могут узреть только очи чистого сердцем?[618] Или если они изнуряли себя многими усилиями в изучении своих наук, не думая о будущем благоденствии, но лишь для того, чтобы их души не оставались невежественными, — что будет нам за пренебрежение божественной книгой, коей цель — истина и просвещение, светильник стопам и свет стезям[619] к свету вечному? Если б ты ее избрал, если б ее читал, если бы ввел ее в свой чертог, чтобы царь ввел тебя в свой![620] С нею ты некогда обручился в цветах твоей весны; ныне, в летнюю пору, она ждет, что ты произведешь виноградные грозди; не женись ни на ком в обиду ей, не то в пору сбора произведешь дикие ягоды[621].

Не хочу, чтоб ты сделался супругом Венеры, но Паллады[622]. Она украсит тебя ожерельями драгими, она тебя облечет ризой брачной[623]. Эта свадьба прославится Аполлоном-дружкою; петь фесценнины научит ливанские кедры женатый Стильбон[624]. Надежду на это желанное торжество я лелею благоговейно, но боязливо; ради него и написан весь этот урок; к этой мете поспешает моя речь, пусть и нерасторопная, ради него вооружилась вся строгость этих отговоров, коих жала, ты чувствуешь, остры, как железные.

IV. ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПРЕДШЕСТВУЮЩЕГО ПОСЛАНИЯ