Забереги

Так или не так она говорила по телефону, но на другом конце провода задумались. А с кем говорила — и сама не знает. Велела телефонистке: «Катерина, председательша из Избишина это, привяжи ты меня к начальнику какому». Ей всегда казалось: Катерина, жена Спиридона Спирина, плетет концы да от скуки поругивается. Долго там всякий раз отвязывают-привязывают, долго и ругаются, прежде чем человеческого голоса добьешься. Это как и у них при мужиках: раздерутся, бывало, размахаются кольем, пооборвут обвисшие провода, а потом кто-нибудь лезет на столб, плетет концы. Как уж там эта Катерина по столбам лазила, Домна не знала, а только все просила: «Ты посуровее привязывай, не голгочи». Вот Катерина и привязала ее к какому-то начальнику, который стал дотошно выспрашивать, как да что. Домна выложила все — и насчет скотины, и насчет волков, о людях только позабыла. Этот сам напомнил, спросил, чего Спирин никогда не спрашивал: «С едой как у вас?» А никак, так ему и сказала. Тогда он и велел составить поименный список всех едоков деревни, может, сказал, подкинем чего. А еще, сказал, не сидите сиднем, не ждите у моря погоды — погода хорошая, лед стал глухо, рыба так и прет в продухи. Берите, мол, еду, пока не ушла. А я, мол, и сам, как развяжусь с делами, к вам приеду, рыбки вашей попробую.

Домна в пять минут управилась с нарядом — отправила кого за сеном, кого по дрова, кого по воду. Чтобы побольше наготовили, на все дни, пока они будут рыбачить. И женщины восприняли строгий наряд без обычной канители: всех взбудоражила мысль о дармовой рыбе. Даже вернувшиеся с окопов Барбушата, и Светлана, и Ия, не стали переливать из пустого в порожнее. Ну, этих, может, и совесть заедала — все-таки не много времени отделяло их от страшной смерти отца. Домна пожалела, дала девкам работу повеселее — солому возить вместе с Марьяшиными ребятами, на двух подводах. Пусть побалуются, не в укор им будь сказано. Чего они на нее все время дуются? Смерть Аверкия Барбушина многое ведь примирила. Чего они, девки глупые? У нее из-за них все сердце искорнело, до последнего корешка изболелось. Даже дуб живучий без корешка не выстоит, а она всего лишь рябинка какая надломленная…

Домой она после наряда побоялась заходить — не хотелось мешать прощанью Тоньки-Лутоньки с бывшим мужем. Так, постояла у рябины. Жива ли? Жива, жива, кособокая! Когда из старого Избишина переезжали, перевезла она, бабам на смех, и рябинку подоконную, но пока везла, подломила. Кузьма посмеивался — тут лесу мало! — а она надлом, как кость, ощепьем подвязала. Выжить рябина выжила, только стала кособочиться на левую сторону, словно у нее ребра при перевозке хряснули. С той поры и торчал под рябиной рогаль, без него не выжить бы покалеченному дереву. Рябина и сейчас стояла в снегу, опершись на рогаль, как на руку мужика, всей своей хрустальной от инея, кружлявой кроной светилась. За утренней сутолокой Домна и не заметила, как взошло позднее солнце, как оно дымно поднялось над дорогой, ведущей к морю.

«А день-то сегодня самый короткий, николин день», — с недоверием посмотрела она вверх, словно неведомый Никола этот день за веревочку утягивал. Нет, не утянул, пожалел людей. Солнце не уходило, разливало над Избишином дымный мерцающий свет. Откуда дым? Вроде уже пора оттопиться печам, самые ленивые управились. А дымком тянуло сквозь солнечное марево, а рябина так и курилась в этом дымке. Домна подправила рогаль, словно мужику сказала: «Бери-ка ты бабу покрепче», — и дымок показался ей махорочным куревом. Не иначе, довольный своей бабой, покуривал мужичок, сластился горечью. Домна жмурилась на солнце, покашливала, думала, кто бы это из избишинцев мог так крепко табачить, и вдруг поняла: да ведь подымливает, запоздало обкуривает деревню вновь ожившая Алексеихина труба!

После этого ее и ребятня своя не удивила, хотя сбежали они с крыльца всей троицей, — вернее, бежали в лопоухих шапках и шубейках нараспашку Юрий и Венька, а Санька сидел на закорках у Юрия и держал в ручонках еще горячую, видно, картоху — дул, сопел и перекидывал ее из ладони в ладонь. Домна и спросить не успела, куда это они так собрались, как ребятня прошебаршила мимо, не видя стоявшую за углом мать, и направилась на запах дымка, к дому Алексеихи.

«Надо же, уже и в гости!» — испугалась Домна так быстро свершившегося семейного раздела.

5

За рыбой двинулись на шести из девяти лошадей. Домна рассудила так: кормов загодя наготовили, за скотиной при готовых кормах и старухи, вроде Колиной Харитины, присмотрят. Первоначальное слепое желание — лови, кому как ловится, — она тут же острым топором отсекла: не выйдет так. И мужики на рыбу артелью выходили, а уж им, бабам, сам бог велел в кучу сбиваться.

Но про бога — это к слову, руководить рыбацкой артелью она попросила не его, а Самусеева. Все-таки мужик, да и в Карелии жил, на рыбе. Самусеев, к ее удивлению, охотно согласился. Даже чего-то неприятно стало: сам в начальники набивается.