Забери меня с собой

– А ты знаешь, где находишься?

– В Ленинграде. В реабилитационном центре.

– А ты знаешь, что с тобой случилось?

– Я знал, но забыл. – Он поморщился. – Я упал, да?

– Да, напился и упал.

Катя отпустила руку Миши.

– Папа, я врача позову… Счастье какое! – воскликнула она и выбежала из палаты.

А Люда вдруг почувствовала горечь оттого, что так холоден взгляд человека, с которым она прожила бок о бок двадцать пять лет, родила двух детей, вынесла на своих плечах бесчисленные переезды и тяготы гарнизонной жизни, чьи измены и влюбленности терпела. Важнее было то, что он стал тем, кем стал, – одним из шести уникальных шифровальщиков Советского Союза. Она заслужила такой взгляд? Нет, поэтому сейчас в ее душе не было ничего, кроме досады и такого же холода, как в его глазах. И ощущения пустоты. Наверно, так должно быть, ведь не сразу все стало таким, далеко не сразу. Переезды – это чепуха. Измены? Сначала психовала, нервничала, грозила разводом, а потом решила: ну, переспал с другой женщиной, не разрушать же из-за этого семью! Детям нужен отец, да и она его сильно любила. Влюбленности на месяц-два? Были, но он всегда вел себя прилично, старался, чтобы она ничего не заподозрила. Наивный – да разве может жена не заметить такое? А Мишина бабушка, очарованная душа, улыбаясь, поведала, что все мужчины их семьи любили женщин – не бабниками были, а любили. Да, он умел любить, умел быть галантным, делать подарки от всей души. А как он танцевал! Их вальсам и танго завидовали во всех гарнизонах… И теперь этот человек смотрит на нее холодно, с укором, а все потому, что его мозг съела водка. Да, все рухнуло из-за водки, из-за нее он стал другим. С каждым днем все меньше оставалось в нем того Миши, который, опустившись на одно колено, протянул ей колечко с небольшим топазом и спросил дрожащим голосом: «Ты выйдешь за меня?» С каждым днем стержень, который она так в нем ценила, за который уважала, сгибался все сильнее. Его первые пьянки она сносила молча, надеялась, что одумается, потом умоляла бросить пить, кричала, требовала, и так год за годом, по кругу, как белка в колесе, а он молчал и глаза прятал. Даже пьяный в дым он не бранился, голос не повышал, а ей так хотелось, чтобы однажды он очнулся, закричал, завопил о том, что болит. Ведь душа его болела и погибала, а он ее никому не открывал. Но в какой-то момент его стержень переломился – тогда, дождливым вечером Миша пришел домой пьяный, весь в грязи. Сразу направился в ванную, помылся, все постирал. Это случалось снова и снова, и вскоре ему поставили диагноз: эпилепсия, а причина – удар по голове. Предложили оформить инвалидность, но он отказался – не хотел ехать в Ленинград. А может, вообще ничего не хотел? Вот если бы он с ней поговорил по душам, все было бы иначе – не началось бы отчуждение и угасание любви, она бы бросилась на помощь, как всегда… Но так трудно открывать душу тем, кто рядом… Она несколько раз пыталась завести разговор, но он тут же прятался в сотканный им непробиваемый кокон.

Вот и Катерина тоже прячется. Давно. Вся в отца.

Прошлого не вернешь, и теперь не ее любимый Миша, а только его оболочка, неподвижная и небритая, буравит ее глазами.

– Значит, бросаешь меня…

– Я тебя не бросаю, я должна ехать, отпуск заканчивается. Я вернусь через месяц.

– Через месяц? – Глаза Миши расширились. – Через месяц меня не будет…

– Не говори так! – вскрикнула она.

В палате воцарилась тишина. Прервал ее бодро вошедший врач, за ним шлейфом тянулся запах сигаретного дыма.

– О, Михаил, да ты молодцом! – сказал он прокуренным голосом.

Миша окинул его равнодушным взглядом и снова посмотрел на Люду:

– Забери меня с собой, я не хочу здесь умирать.

– С чего ты взял, что умрешь? – оптимистичным тоном спросил врач. – Ты не умрешь, даже не надейся, ты еще покоптишь небо. И у тебя такая сиделка! – он указал рукой на Катю.

Внутри у Люды все дрожало, в голове стучала одна и та же фраза: не смотри на меня так, не смотри! Но Миша смотрел, и с каждым мгновением его взгляд становился все более невыносимым.

– Люда, мы больше никогда не увидимся.

– Увидимся.

– Увидитесь! – поддакнул лечащий. – Супруга твоя приедет через пару-тройку недель, время быстро пролетит. Ну, Людмила, давайте, прощайтесь, – торопящий голос врача показался Люде озабоченным, и только теперь она заметила, что голова Миши едва заметно трясется.

– Катя, беги за сестрой! – бросил врач через плечо, снял со спинки кровати полотенце и скрутил его жгутом…

Когда приступ закончился, Люда села на край постели, взяла мужа за руку, влажную, холодную и вдруг отчетливо поняла, что живым она его больше не увидит. Поняла, но не поверила – ведь мы даже иногда глазам своим не верим, а не то что душе. Она поцеловала его в еще мокрый лоб и ушла. Катя ее не провожала – она сидела на стуле и, сгорбившись, не сводила глаз с отца. Давясь слезами, Люда побежала к лифту, будто кто-то подгонял ее, хлеща плетью по спине. Это была не плеть – это был взгляд Миши, тот, осмысленный и холодный. Неужели она его не забудет?