Не прерывая поцелуй, Монтегрейн провел обеими ладонями по ее обнаженным ногам — от колен до самых бедер, до белья — медленно, чувственно, вызывая своими прикосновениями миллионы мурашек по всему телу. Задержался на ягодицах, после чего подхватил край юбки. Амелия с готовностью отклонилась и подняла руки, чтобы он стянул с нее через голову платье.
Платье улетело на пол. Что-то стукнуло, звякнуло — кажется, в полете одежда снесла со столика стакан.
Неважно…
Когда теплая ладонь накрыла грудь, Мэл все-таки вздрогнула, а когда горячие губы коснулись соска, и вовсе задрожала, но уже не от страха, а от возбуждения.
Эйдан исчез, растворился, так долго мучавший ее наяву и в ночных кошмарах образ подернулся дымкой. Остался только этот человек, его губы и руки.
Она выгнулась, наконец отбросив стеснение, запустила пальцы ему в волосы, сильнее прижимая голову к своей груди. Наверное, и вовсе скатилась бы с дивана, если бы надежные руки не удерживали ее — казалось, над пропастью.
Он оторвался от нее на мгновение, приподнял, и она сильнее прижалась к его груди, не желая разрывать контакт даже на миг.
— Не хочу на диване, — прошептал Рэймер ей на ухо. — Пошли в постель.
После чего подхватил ее на руки и встал.
— Твоя нога! — вскинулась Мэл, но он тут же заставил ее замолчать — поцелуем.
Монтегрейн донес ее до кровати все так же: она обнимала его за шею и обвила ногами, он крепко держал ее и продолжал целовать. Бережно опустил на кровать, нависнув над ней на руках и все ещё не отрываясь от губ, а Амелия потянулась к пуговицам на его рубашке. Мелкие, пальцы соскальзывали с них, действуя лишь на ощупь, а когда последняя пуговица поддалась, Мэл нетерпеливо стащила мешающую ей ткань и наконец получила возможность дотронуться до его обнаженных рук, плеч, спины… Сперва лишь дотронуться, словно пробуя, а затем провести, не прерывая касания, от локтей до самых лопаток. А потом и вовсе впиться пальцами спину, когда горячие губы снова добрались до ее груди.
Она была уже полностью обнажена, на нем оставались лишь брюки. Амелия коснулась ремня, но Рэймер аккуратно отвел ее руки, при этом успев поцеловать израненное запястье и спускаясь губами от груди на живот, ниже…
Мэл потерялась, растворилась в этих чувствах и ощущениях. И когда, наконец, ее накрыло сверху горячее обнаженное тело, была не просто готова принять все, что оно может ей дать, а жаждала этого больше всего на свете.
Без боли! Впервые в жизни!
Сперва совсем аккуратно, потом быстрее и жестче, но все равно умопомрачительно. Потрясающе — до искр из глаз.
«Я люблю тебя, — эта мысль была единственной, что осталась в ее голове в этот момент. — Я окончательно и бесповоротно тебя люблю»…
Глава 41
Рэймер проснулся от яркого солнца, бьющего в лицо сквозь не прикрытые шторами окна. Судя по положению небесного светила, после рассвета прошло уже немало времени. Точнее пока было не узнать: в спальне не имелось настенных часов, а наручные он носил на левой руке, на плече которой сейчас спала Амелия.
Монтегрейн ухмыльнулся и уставился в потолок. Неплохая подпитка для самомнения, когда женщина, испытавшая в своей жизни столько грязи и боли, доверяет тебе и отдается так.
Мэл что-то неразборчиво пробормотала во сне и теснее прижалась к его боку. С растрепанными волосами, припухшими губами и здоровым румянцем на щеках — такая… домашняя, естественная, без масок и своего фальшивого набора улыбок. Расслабленная и чуть улыбающаяся даже во сне — наверное, ей, наконец-то, снилось что-то хорошее.
Левая рука затекла, но он не шевелился, чтобы ее не разбудить.
Амелия вчера так и не успела смыть с лица косметику, нанесенную перед знакомством с принцем. Сейчас тушь с ее ресниц размазалась, легла черными тенями у переносицы, неприятно напоминая на вид синяки, и засохла тонкой черной струйкой, побежавшей от внешнего уголка глаза к виску…
Монтегрейн с досадой сжал губы — когда она успела вчера расплакаться? Может, он еще чего-то не заметил?
Мэл снова пошевелилась, глубоко вздохнула и вдруг закинула на него ногу. Прямо поперек тела, на пах. Чудесно. Проверяем выдержку дальше?
Она еще явно не проснулась, но сон стал уже поверхностным, дыхание сделалось чаще, а ладонь, ранее расслабленно лежащая на его солнечном сплетении, поползла вверх, до того медленно, что у него сбилось дыхание, и остановилась где-то в районе ключицы. Еще пара таких жестов, и конец его выдержке.
— М-м-м… — Амелия снова вздохнула, наконец, просыпаясь. — Не спишь? — спросила, не открывая глаз.
Проснулась и не решила отпрыгнуть или бежать подальше сломя голову — добрый знак.
— Не сплю. — Он поцеловал ее, куда дотянулся, не меняя позы. Получилось в макушку. — Любуюсь.
— Чем?
— Кем. Тобой.
Амелия улыбнулась. Просыпаясь, она чуть повернулась, и он не мог видеть ее улыбку — почувствовал, так как Мэл все ещё крепко прижималась щекой к его обнаженной груди. Ни ногу, ни руку, кстати, не убирала — еще один добрый знак.
Она же понимает, что он не плюшевый мишка, правда?