Заброшенная дорога

– … Но поскольку в Галлии грабить почти уже нечего, часть этих варваров перешла в Испанию. Сама Испания до недавнего времени подчинялась Константину, но тамошний командующий Геронтий отложился и поставил своего собственного василевса Максима. Фактически он правит только Тарраконой, а в остальной Испании хозяйничают варвары. Но Геронтий пренебрегает этой мелкой неприятностью. У него есть задача поважнее – одолеть Константина. Вся Равенна, конечно, в восторге от этой склоки между узурпаторами. Что касается Равенны, ей всё ещё подчиняются Далмация, Африка, Сицилия и, можно сказать, Италия, хотя последняя совершенно разорена готской войной и не даёт ни солдат, ни денег. Чтобы не заканчивать на печальной ноте, скажу, что Равенна неприступна, флот ещё существует и обеспечивает бесперебойные поставки хлеба из Африки, Гонорий в наилучшем здравии, и его отношения с Востоком безоблачны. Многая лета василевсам Феодосию и Гонорию! – Олимпиодор поднял кубок.

– Феодосию и Гонорию! Феодосию и Гонорию! – закричал попугай, беспокойно переступая по хозяйскому плечу.

– Ещё когда убили Стилихона, я сказал: это конец Западной империи. Так и вышло! – Фригерид залпом осушил свой кубок. Подали запечённых в глине ежей. Он разломил глиняную скорлупу, в которой остались иголки, и принялся рвать на кусочки голого и аппетитно румяного ёжика. – Я видел Стилихона пару раз, – продолжал он. – Вот кто был великий человек, вот кто истинный римлянин, хоть и наполовину вандал! Он мог спасти Запад, а этот наш… возлюбленный август Гонорий… – Фригерид махнул рукой, забрызгав соусом драгоценное шёлковое платье встревоженной Лелии.

– Мой Фригерид, никогда не произноси этих слов на Западе. – Олимпиодор щёлкнул пальцами, и раб подскочил к нему с ночным горшком, подсунул под плащ между расставленными ногами. – Стилихон всё ещё считается врагом отечества, а Гераклиан – тот самый, кто убил его собственноручно – занимает ключевую должность комита Африки, – продолжал он под журчание струи. – И потом, вспомни, при каких обстоятельствах Олимпий поднял мятеж. Стилихон собирался воевать с Востоком – с нами. Уже направил союзных в то время визиготов Алариха в Эпир и стягивал войска к Аквилее. Он хотел отнять у нас Иллирик, а чего бы стоил Восток без Иллирика, где набираются лучшие воины, костяк нашей армии?

– Как иллириец благодарю, – Маркиан отсалютовал кубком мареотийского. – Но может, не будем углубляться в рискованные политические темы?

– Да-да, поговорим о чём-нибудь другом! – горячо поддержала Лелия. – Нил в этом году хорошо поднялся, не правда ли?

– Позволь, я закончу мысль, – сказал Олимпиодор. – Что если бы Олимпий не восстал? Что если бы Стилихона не убили? Скорее всего, Стилихон разбил бы нас, отнял Иллирик и с опорой на его войска восстановил бы порядок на Западе. А Восток, беззащитный без иллирийских солдат, раздёргали бы по кусочкам гунны, персы, арабы, да хотя бы и разбойники вроде исавров и блеммиев. Кто знает – может быть, я сейчас возглашал бы многая лета Исамни, василевсу Египта?…

– А мы с Фригеридом мёрзли бы где-нибудь на стене Адриана в Британии, – добавил Маркиан и закусил ежиное бёдрышко солёным лимоном. – Ты намекаешь, что мятеж Олимпия подстроили наши?

– Ничуть. Я даже прямо скажу: лично я не замешан, и насколько я знаю, для всех в Константинополе это оказалось неожиданностью… Но давайте в самом деле сменим тему. К тому же я слишком много говорю. Расскажите что-нибудь о себе.

– Да, расскажите о себе! – подхватила Лелия. – Вы здесь по личным делам или по служебным?

– Нас отправили искать крепость, – сказал Фригерид, отставляя блюдо с глиняными черепками и ежиными косточками. – Там устроились какие-то маги или философы, как их там…

– Софиополиты, – подсказал Маркиан. – Кстати, мой Олимпиодор, ты что-нибудь знаешь о них?

– Софиополь! – проорал попугай. – Ковчег логоса! Софиополь! Республика мудрых!

– Ну вот, Левкон меня выдал, – с милой улыбкой признался Олимпиодор и угостил попугая сушёной смоквой. – Хотя я и не собирался ничего скрывать. Я не состою в этом обществе, но кое-что слышал. Учёный мир тесен, особенно в наши дни. Несколько философов устроили нечто вроде монастыря. Собирают книги, что-то пишут, предаются беседам и размышлениям. Могу назвать имена: грамматик Аммоний, механики Лонгин и Арефий, бывший жрец Петесенуфис из Фил…

– Аммоний – это не тот ли, кто бежал из Александрии после разгрома храма Сераписа? – заинтересовался Маркиан. Раб поставил перед ним десертное блюдо с финиками, гранатами, виноградом и ягодами ююбы, другой раб вновь наполнил кубок вином. – Я учился в его грамматической школе в Константинополе.

– Да, он самый. Насколько я знаю, ему удалось спасти некоторую часть храмовой библиотеки…

– Надо же, не побоялся вернуться в Египет! – удивился Маркиан. – А ведь он закоренелый язычник, жрец какой-то обезьяны. И сам хвастался, что резал христиан во время тех событий.

– Что бы ни было в прошлом, сейчас это люди совершенно безобидные, – сказал Олимпиодор, – а их работа по сохранению редких рукописей нужна и полезна.