Я пытаюсь убедить себя, что это просто старые инструменты – типа тех, что хранил в садовом сарае мой дед. Но я понимаю, что это не так. Я выдвигаю еще один ящик. В нем лежат фотографии формата А4. И еще несколько иссохших морских коньков наподобие того, что я нашла в мансарде Тони. Взяв трясущимися руками один из снимков, я пристально изучаю его. На снимке запечатлена пара засушенных морских коньков, сфотографированных на том самом кухонном острове, возле которого я стою. Только… у этих коньков нету глаз…
«Дороже серебра…» Я еще пристальней вглядываюсь в фото. Господи! Капля крови! Я переворачиваю снимок. Внутри все сжимается от страха и гнева. В Индии я много чего прочитала об этих существах и знаю, что древнегреческое название морского конька – hippocampus. И точно так же называется часть человеческого мозга. На снимке не морские коньки…
А на его обороте карандашом сделана подпись: «Памяти Флоренс».
Снаружи доносится шум.
Сайлас в очередной раз кладет трубку в рабочем зале. Ему все утро названивали старые знакомые с Флит-стрит с просьбами прокомментировать вчерашнюю стрельбу на канале. Как же они его достали! Как будто инспектору полиции больше нечем заняться! А ведь ему позарез нужно убедить коллег в Висбадене отнестись к его предостережениям серьезней. Им до сих пор не удалось отследить индийский телефон Мэдди, и они не разделяют его нарастающую тревогу из-за того, что вероятный серийный убийца мог прилететь к ним в Берлин. Шеф, похоже, тоже не верит в его версию, истолковав файл «Hippocampus madeleine» в компьютере Тони как «причуду художника».
– Я только что поговорила с матерью Мэдди, – подходит к его столу Стровер. Хорошо, хоть она верит!
– И..?
– Она вне себя от беспокойства. Но даже не подозревала, что Мэдди в Европе.
– Она что-нибудь рассказала о монастыре? Что Мэдди пыталась вспомнить?
– Берлин.
Сайлас вскидывает глаза.
– Десять лет назад с Мэдди в Берлине приключилась какая-то ужасная история. Но ее мать не захотела вдаваться в подробности.
Сайлас вздрагивает от неожиданности – кто-то звонит ему по прямой линии. Номер германский. Это сотрудник Федерального управления уголовной полиции в Висбадене, с которым Сайлас общался ране.
– Мы отследили телефон Мэдди. Она включила его полчаса назад. У старого товарного склада в районе Фридрисхайн. – сообщает он на удивительно хорошем английском и диктует Сайласу адрес, который тот аккуратно записывает. А потом спрашивает: – Вам это о чем-нибудь говорит?
– Пока нет, – бурчит Сайлас, передавая адрес Стровер. Она тут же забивает его в свой ноутбук.
– Кроме того, нашим коллегам в Берлине только что поступил звонок от таксиста, – продолжает немец. – Его напрягли два пассажира, которых он доставил по тому же адресу минут тридцать назад.
Стровер протягивает Сайласу листок, на котором записано: «Ночной клуб ГрюнесТал – Детройт техно».
– Там был «ГрюнесТал»? – спрашивает Сайлас, не сводя взгляда со Стровер. – Вы знаете этот техно-клуб?
– Похоже, вы моложе, чем кажетесь по голосу, – хмыкает немец.
Сайлас закатывает глаза.
– Таксист отвез туда англоговорящую женщину и мужчину в кресле-каталке, – продолжает висбаденец. – Он подобрал их у аэропорта Тегель. Мы связались с авиакомпанией – Мэдди Терло заказывала кресло-каталку.
Кресло-каталку??? И что так встревожило таксиста?
– Его обеспокоил мужчина. Полагаю, можно покончить с этим делом. Женщина показывала своему спутнику город. «Путешествие в прошлое»… Так вроде бы говорится по-английски?
– При всем моем уважении, заканчивать с этим делом пока еще преждевременно, – говорит Сайлас, едва сдерживая бурлящий в нем гнев: он понимает, что спорить безнадежно.
– Версия о морских коньках, гиппокампах и пропавших людях, безусловно, очень интересная. И мы охотно предоставим заниматься ею вам.
Я замираю и прислушиваюсь. Тишина. Мне следовало бы сейчас позвонить в полицию, объяснить им, где я оставила Тони и что случилось с Флер. Плюнуть на свой план. Но все-таки… я должна выяснить все, что здесь произошло. До мельчайших подробностей. Я же ради этого прилетела в Берлин.
Той страшной ночью Тони обронил одну странную фразу: «Завтра мы снова встретимся как незнакомцы – если ты хочешь жить».
Я размышляла над ней долго и напряженно, пыталась соотнести с другими обрывочными воспоминаниями. Судя по всему, он произнес эти слова до того, как отвез нас в квартиру Флер. Как прощальное напутствие нашим одурманенным мозгам или вызов нашему подсознанию: не нужно меня узнавать, если мы случайно столкнемся на улице!
«Завтра мы снова встретимся как незнакомцы…» Да! Мы не случайно встретились с ним на следующий день в кафе. Это была проверка. Тони хотел убедиться, что мы ничего не помним. Удостовериться в своей безопасности. Там, в кафе, он, наверное, заглянул нам прямо в глаза. Я его не узнала. А вот Флер… Любовь моя! Ты всегда была такой наблюдательной, такой бдительной! Через два часа Флер пошла в магазин за углом – купить соевое молоко. И после этого я ее больше не видела…