Читаем Забвение полностью

Также к этому моменту времени наша рутинная (или «ритуальная») подготовка к отходу ко сну в спальне тоже часто становилась почти неописуемо напряженной и неприятной. Хоуп часто ни обращала на меня внимания, ни говорила со мной, а когда со своей стороны комнаты я «ловил ее взгляд», тогда как она выходила из платяного чулана или ванной или накладывала эмолент перед зеркалом с подсветкой на бежевом эмалевом «туалетном» ансамбле, ее выражение часто словно принадлежало человеку, смеряющему взглядом неугодного незнакомца. (Также мне это выражение хорошо знакомо по отчиму и сводным сестрам Хоуп – Мередит и Денис [или, в случае близкого знакомства, «Донни»], – с тех пор как я впервые столкнулся с ним при первом или начальном знакомстве с ее семьей, имевшем место на ужине в большом, викторианском доме доктора Сайпа и его жены в исторической области Западного Ньюарка под названием «Четвертый район», когда в двух отдельных моментах «Отец» ставил передо мной какие-либо вопросы личного или биографического содержания и затем в ходе моей попытки держать ответ пресекал, дабы публично указать, что его терпение не безгранично или что ему бы хотелось, чтобы я «Не ходил вокруг-да-около» в более упрощенной или, видимо, время-сберегающей манере). Часто ко времени, когда свет спален теперь потухает, мое состояние оставалось таким расшатанным и напряженным, что любая возможная перспектива заснуть в не столь отдаленном будущем испарялась без следа наперекор тому, что часто я теперь был так изможден, что меня буквально трясло, а мое зрение, как было выше упомянуто, регулярно впадало в различные состояния преувеличенного фокуса, глубины и абстрактного потока или «ретруссажа» – например, как некогда свежее, симпатичное и невинное лицо Одри Боген словно тряслось или содрогалось на грани взрыва на абстрактные осколки, когда она подносила доктору Сайпу пепельницу, исполненную из тяжелого, черного стекла, на чьем дне красовались ярко-красный геральдический символ и латинский девиз «Раританского клуба» – «Resurgam!»[42]

А также, конечно, факт, что абсурдная эфемерность, тривиальность и очевидное перенаправление или проекция всего конфликта с «храпом» – о чем словно промеж меня с Хоуп действительно догадывался и абсурдностью и нерелевантностью чего был фрустрирован только я, – делали положение лишь хуже. Сам я просто не мог поверить, что мои с Хоуп отношения в этот критический момент «Пустого гнезда» нашего брака могут запнуться о столь тривиальную проблему, какая даже в куда менее счастливых или жизнеспособных союзах должна по большей части разрешаться или «вырабатывать ресурс» довольно рано. Ведь конфликты, затрагивающие, к примеру, различные коммуникативные «стили» партнеров, количество времени вместе в противопоставлении проведенному физически раздельно, разделение обязанностей в занятиях по дому и тому подобному, взаимосовместимость «стилей» и правил сна, – просто бытовой компромисс жизни со второй половиной, что, конечно, известно почти любому человеку житейского опыта. Я же несколько недель или даже месяцев не мог заставить себя поднять вопрос конфликта со своими друзьями или родными. Он казался просто слишком дурацким для упоминания. Я даже пошел на то, чтобы попробовать проконсультироваться или «повидаться» с профессиональным Терапевтом для пар, – и снова действие, предпринятое по причине собственной инициативы и, так сказать, «келейно», поскольку я отлично знал отношение Хоуп, ее отчима и большей части ее родной и приемной семьи (с исключением из того числа Вивиен, чьи предположительно «Вернувшиеся» воспоминания и бессчетные истерические публичные обвинения на праздничном воссоединении расширенной семьи в экстраординарной фазенде Пола и Терезы у залива Манасквен привели к ее «раздору» с Хоуп и негласному запрету расширенной семьи на всякое упоминание об этой теме, не считая мыслей самого доктора Сайпа по поводу вопроса правомерности «психотерапии» как столбца медицинских расходов в планах Медицинской страховки и «Управляемого медицинского обслуживания», какие обще-известны и резки) относительно вопроса «психотерапии», а также знал к этому моменту, что категоричный и оскорбленный отказ Хоуп, буде я затрону вопрос рассмотреть в будущем возможность «повидаться» с консультантом вместе со мной в качестве «пары», лишь фрустрирует и раздражит меня заново и просто усугубит или упрочит масштаб нашего супружеского конфликта, – только для того, чтобы впоследствии неодно-кратно претерпеть или выдержать серию «терапевтических» диалогов, например, вкратце, таковых:

– Но реально вопрос же не в храпе, Рэндалл, правда?

– Но я ни на миг не предполагал, что в реальности вопрос в нем.

– В конце концов многие мужчины храпят и без аллергии.

– И будь я одним из них [то есть тем, кто «храпит» даже во время сезонов без фактора аллергии], я бы уступил [то есть обвинениям Хоуп] без промедления.

– Почему для вас так важно, храпите вы или нет?

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Книга Балтиморов
Книга Балтиморов

После «Правды о деле Гарри Квеберта», выдержавшей тираж в несколько миллионов и принесшей автору Гран-при Французской академии и Гонкуровскую премию лицеистов, новый роман тридцатилетнего швейцарца Жоэля Диккера сразу занял верхние строчки в рейтингах продаж. В «Книге Балтиморов» Диккер вновь выводит на сцену героя своего нашумевшего бестселлера — молодого писателя Маркуса Гольдмана. В этой семейной саге с почти детективным сюжетом Маркус расследует тайны близких ему людей. С детства его восхищала богатая и успешная ветвь семейства Гольдманов из Балтимора. Сам он принадлежал к более скромным Гольдманам из Монклера, но подростком каждый год проводил каникулы в доме своего дяди, знаменитого балтиморского адвоката, вместе с двумя кузенами и девушкой, в которую все три мальчика были без памяти влюблены. Будущее виделось им в розовом свете, однако завязка страшной драмы была заложена в их историю с самого начала.

Жоэль Диккер

Детективы / Триллер / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы