– Суть как раз в том, что для меня это неважно. В этом целиком заключается суть. Если бы я в фактической действительности «храпел», я бы признал это, по сути, без труда, принял на себя ответственность, равно как и разумные меры, необходимые для разрешения предполагаемой проблемы.
– Боюсь, я все еще не понимаю. Откуда вам наверняка знать, храпите вы или нет? Если вы храпите, то вы по определению спите.
– Но [попытка возразить]…
– В смысле, как тут узнать?
– Но [к этому моменту времени все более и более впадая во фрустрацию] в этом вся суть, что я здесь пытался объяснить даже уже не знаю сколько раз: она обвиняет меня именно в тот момент, когда на деле я еще даже
– Почему вы так расстраиваетесь? Вопрос «храпа» имеет для вас особое значение?
– Еcли я, как вы выражаетесь, «расстраиваюсь», то, возможно, потому что мне несколько докучают или досаждают подобные фрустрирующие беседы. Вся суть дела в том, что для меня подчеркнуто не имеет значения так называемый вопрос «храпа». Суть в том, что если бы я на деле «храпел», то я бы признался в этом и просто перевернулся на бок или даже предложил уйти спать к Одри, и выкинул бы из головы весь вопрос за исключением некой естественной жалости, что я так или иначе потревожил или «нарушил» покой Хоуп. Но мне, однако же, тем не менее известно, что для «храпа» сперва нужно спать, и что мне известно, когда я действительно сплю, а когда нет, и что-то вроде «значения» для меня имеет только нежелание потворствовать человеку не только иррациональному, но и слепому, упрямому и неподатливому, который обвиняет меня в том, для повинности в чем я обязан спать, тогда как на деле я еще не сплю, во многом в связи с тем, какое напряжение и изнурение испытываю после всего этого абсурдного конфликта.
У консультанта из ОРВ, которому на вид было самое большее 35 – или, может, 40, – были очки и большой лоб высокого вида, предполагающий глубокомыслие, – внешность, как постепенно прояснялось, весьма обманчивая.
– А нет ли возможности – чисто, Рэндалл, теоретически, – возможности или вероятности, пускай даже всяко отдаленной, что вы сами, как вы выражаетесь, так или иначе упрямы или слепы в своем отношении к конфликту в ваших отношениях с миссис Нэпьер?
– Теперь я должен признаться, что становлюсь фрустрированным или даже, с позволения сказать, несколько раздраженным или утомленным, ведь вся суть, весь корень несправедливости и моей фрустрации или даже гнева из-за Хоуп заключается в том, что лично я
– И можно спросить, зачем вы так делаете пальцами?
– Но нет, Эд [консультант из ОРВ всячески настаивал, чтобы к нему обращались по имени], если позволите: на деле Хоуп даже сейчас, вернувшись домой со спортивных занятий или из салона красоты и, весьма вероятно, лежа в горячей ванной, кипит наедине с собой из-за конфликта, упрочивает свою позицию и готовится к очередному бесконечному раунду конфликта на случай, когда ей снова приснится, что я не даю ей уснуть и лишаю молодости, энергичности и дочернего очарования, тогда как в тот же момент лично я сижу здесь, в непроветриваемом кабинете, и выслушиваю вопросы, не я ли здесь «слеп».
– Итак, если я правильно вас понял, реально весь вопрос в справедливости. Ваша жена несправедлива.
– В реальности вопрос в том, что это причудливый, сюрреалистический «кошмар наяву», почти буквально. Я теперь не знаю свою жену. Она заявляет, что знает лучше меня, когда я сплю. Это не столько несправедливо, сколько почти совершенно безумно. Я знаю, что сижу здесь и веду беседу. Я знаю, что мне это не снится. Сомневаться в этом – безумие. Но, по всей видимости, ровно этим она и занимается.
– Вам кажется, миссис Нэпьер может отрицать, что вы реально находитесь здесь.
– Суть не в этом. Вопрос того, здесь ли я реально или нет, – лишь аналогия, предназначенная акцентировать факт, что я знаю, сплю ли я или нет, как и вы. Сомневаться в этом – дорога к безумию, верно же? Сойдемся ли мы хотя бы в этом?
– Рэндалл, позвольте мне снова вас заверить в том, что я ни в коем случае не препираюсь с вами, но просто желаю убедиться, что оценил ситуацию верно. Когда вы спите, как можно реально