Читаем Забвение полностью

Вслед за этим предположительным «диагнозом» настало приблизительно от двух до четырех секунд коллективного молчания, перемежаемого шумом строительной деятельности, стуком дождя в западное окно Переговорной комнаты и звоном телефона где-то в глубине внутренностей административных офисов Мемориальной Клиники Сна Дарлингов. Моя quondam[51] или бывшая первая жена, Наоми, так и не смирилась с тем фактом, что я не хотел от нее детей; я опасался «повторения цикла». Также вибрировал мой пейджер. Выражение лица или гримаса самой Хоуп по провозглашении новостей Специалиста по сну была несколько преувеличенно «без-эмоциональной» или «не-реагирующей», очень хорошо мне знакомой по другим супружеским конфузам, – напускной вид, обозначавший, что она испытывает ощущение горького злорадства или триумфа, но завуалировала свое удовольствие, дабы показать «благородное» отношение к конфликту, а также избежать моих возможных претензий к ее злорадному триумфу, а также продемонстрировать отсутствие всякого удивления и попытаться недвусмысленно показать, что «никогда» и «ни разу» не сомневалась и не колебалась в своей правизне в споре из-за конфликта и что Сомнолог теперь лишь подтверждает то, о чем в реальности она «знала с самого начала». Только определенный слабый или лихорадочный блеск в блеклых глазах Хоуп выдал ее удивление и триумф из-за моего ошеломленного изумления по поводу видимого Медицинского диагноза или «постановления» Команды сна. В этот краткий период тишины какое-то время слышался звон телефона, оставшийся без взаимности, затем молодая, неприступно расцветшая или «пафотическая» лаборантка вынула запись, вставила новую и вручную обновила или «перенастроила» дисплей Монитора, пока теперь фокус диагноза безэмоционального, флегматичного Сомнолога сместился к записанным «мозговым волнам» на записи ЭЭГ-измерений моей жены, какие на Мониторе непрофессионалу или «диванному» эксперту вроде меня и Хоуп казались неотличимыми от моих собственных изображений, кроме, конечно, того исключения, что под шаблонами, чья дрожащая, скачущая линия теперь обозначала электрическую активность мозга Хоуп вдоль откалиброванной шкалы времени, изображались имя и номера ОРВ и «Кода пациента» Клиники Дарлингов Хоуп. Эти конкретные области, поведал поверх нескольких внезапных, заметных, кричащих или «визжащих» звуков от «электрической» пилы или фрезы где-то дальше по коридору (также в воздухе царил фоновый запах распиленного дерева, как и промышленного целлофана вдобавок к пахучему одеколону латино-американца и любимому «УДОВОЛЬСТВИЮ» Хоуп) доктор Пафян, указывая ручной указкой сладострастной лаборантки характерные пики или «всплески» в хаотической линии «мозговых» волн Хоуп, обозначали – к нашему (как, так сказать, говорится, «само собой», вполне очевидно, «разумеется») дальнейшему обоюдному удивлению, – что не только лишь я, но и сама Хоуп тоже, судя по всему, достоверно и эмпирически спала в те записанные временные периоды, когда якобы «слышала» мой «храп» (тогда как, одновременно или параллельно, по причине, возможно, либо чрезвычайного переутомления, либо адреналина, сам я также начал в то же время видеть радикально сжатую или как будто ускоренную сенсорно-мнемоническую картину [или, так сказать, внутреннюю «нарезку»] с собственными воспоминаниями о том, как учил Одри пользоваться «ручной» коробкой передач с пятью режимами на «ее» [хотя и зарегистрированном ради страховки на имя д-ра и м-с Сайп] новеньком купе «Мазда» на стоянке в Нижнем Скванкуме, разлинованной множеством наклонных параллельных линий: Одри развязала или «распустила» пылающе-каштановые волосы и жевала какую-то ярко синюю жвачку, салон омывался солнечным светом и ароматом ее ежегодного рождественского шафранового геля для ванной; благоуханный звук ее дыхания и форма ноги, когда она нажимала и отпускала соответствующие педали, ругательства вполголоса, если мы скакали, вздрагивали или замирали под мягкий визг и прикушенную губу, и – [ «Прекрати»] – и тем самым в возобновившейся, краткой, «ошарашенной» тишине после второго диагноза врача сам я забыл почувствовать триумф, «злорадство» или даже какое-либо смятение в связи с видимым или парадоксальным поворотом «вердикта» о сне. Мое сердце, так сказать, «заныло» от тоски; я не хотел и не мог оставаться в помещении этой комнаты; я ужасно скучал по нашей Одри; мне хотелось теперь же отправиться одному и помочь ей собраться, отчислиться и вернуться домой [невзирая на то, что к этому времени моя нога почти окончательно онемела, или «уснула»], мчаться на скоростях, избыточно превышающих установленный лимит, взять приступом вне-штатное обще-житие, или «замок», или «enceinte»[52], или укрепления амбразурного донжона острога и колотить, повергнуть оземь или позвонить в массивную, дубовую входную дверь в «глухие» или ранние часы ночи и громко провозгласить, излить или воскликнуть вслух то, о чем нельзя и невозможно даже отдаленно помыслить или «помечтать» [в отличие от, само собой разумеется, «Отца»]. На меня навалились почти невыносимое переутомление, меланхолия, измор и тоска или «одиночество», а также пульсировали мой мокрый зад или простата, пока я вцепился в кровавые ручки, чтобы не поддаться порыву и не встать; чтобы не вскочить и не бежать), где более выраженные или «острые» пики ЭЭГ, достоверно ассоциирующиеся с каждым временным интервалом сразу прежде того, как она поднималась прямо и кричала, ясно обозначали – где термином Специалиста по сну, полного профессионального восхищения, для характерных пиков или «всплесков» «Тета»-волн ЭЭГ Хоуп стало: «почти классические», – что Хоуп в каждом критическом, обвинительном моменте находилась на «Четвертой стадии» – обще-известной «Парадоксальной» стадии сна, ассоциирующейся с мышечным параличом, быстрым движением глаз и онейрическим сном. Во внутренней зоне стройки на миг кратко схлестнулся или «совокупился» быстрый стук двух разных молотков, один из которых затем умолк, а второй, словно наверстывая, становился все яростнее. Затем я вообразил, галлюцинировал или лицезрел, как доктор «Дезмондо-Руис» – больше-глазый испаноамериканский администратор или распорядитель, – произнес одними губами, очень отчетливо, слово «Су-и-цид», но очевидного звука не раздалось. Хоуп тем временем слегка и несколько агрессивно придвинулась над тесно скрещенными ногами в кресле вперед и спрашивала Специалиста по сну, доктора Пафяна, в своей знакомо хрупкой или деланно ненапускной и нереагирующей манере, пожалуйста, «помочь [ей] здесь разобраться»: Команда сна утверждает, что это ее муж мистер Нэпьер здесь в действительности спит и по-настоящему храпит или что в реальности это «[Хоуп]» спит и видит во сне (или «фантазирует о», или «придумывает») проблему с храпом «ни с того», так сказать, «ни с сего»? Сам я оставался в кресле, стараясь не вскочить, не встать (или «…подниматься!»), тесно скрестив ноги и нейтрально тем временем смыкая сперва один глаз, а затем другой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Книга Балтиморов
Книга Балтиморов

После «Правды о деле Гарри Квеберта», выдержавшей тираж в несколько миллионов и принесшей автору Гран-при Французской академии и Гонкуровскую премию лицеистов, новый роман тридцатилетнего швейцарца Жоэля Диккера сразу занял верхние строчки в рейтингах продаж. В «Книге Балтиморов» Диккер вновь выводит на сцену героя своего нашумевшего бестселлера — молодого писателя Маркуса Гольдмана. В этой семейной саге с почти детективным сюжетом Маркус расследует тайны близких ему людей. С детства его восхищала богатая и успешная ветвь семейства Гольдманов из Балтимора. Сам он принадлежал к более скромным Гольдманам из Монклера, но подростком каждый год проводил каникулы в доме своего дяди, знаменитого балтиморского адвоката, вместе с двумя кузенами и девушкой, в которую все три мальчика были без памяти влюблены. Будущее виделось им в розовом свете, однако завязка страшной драмы была заложена в их историю с самого начала.

Жоэль Диккер

Детективы / Триллер / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы