Забвение истории – одержимость историей

История в памяти крайне неустойчива. Вальзер выразил это следующим образом: «Каждое десятилетие обнаруживает свой подход к немецкому прошлому, который навязывается духом времени и конформистской по отношению к этому духу времени позицией. В шестидесятых годах никто не говорил о Холокосте, потому что не пришел его черед. А потом с каждым десятилетием эта тема становилась все чувствительней и заявляла о себе все настойчивей»[365]. В словах Вальзера о «духе времени» слышится упрек в адрес средств массовой информации и лидеров общественного мнения. Вальзер внушает мысль, что настоящие писатели всегда хранят верность себе и не подчиняются «духу времени». При этом он умалчивает, что их отношение к прошлому само претерпевает значительные изменения, а потому писатели существенно влияют на эволюцию «духа времени», как это сделал Гюнтер Грасс в 2002 году своей новеллой «Траектория краба». Но если Грасс убежденно и страстно говорит о мерзостях эры Аденауэра, которая якобы была едва ли не отвратительнее нацистского периода, то другой писатель – Магнус Энценсбергер – открыто восхищается величием этого государственного деятеля. История в памяти столь же изменчива, как сам человек, который всегда неустойчив по отношению к своим ценностям, мнениям и воспоминаниям. С точки зрения исторической науки наши представления об истории постепенно становятся все достовернее и полнее, но с точки зрения индивидуумов, поколений, средств массовой информации и общественного мнения история выглядит перманентным пересмотром наших взглядов. Можно добавить, что именно это и делает историю «живой». Живая или сохраняемая живой историческая память и служит темой данной книги. Что известно нам сегодня – если отвлечься от специальных научных исследований – о нашем коллективном прошлом? Выражение «история в памяти» может пониматься по-разному. Можно трактовать его как желание выяснить, что именно сохранилось на данное время в общественном сознании. В этом случае речь идет об эмпирически верифицируемых отложениях истории в памяти, то есть о том, что именуется ныне «коллективной памятью». При этом подразумевается существование на данный период некоего общего знания, присутствующего в коллективном сознании. Но в моей книге выбран другой подход. Не идет в ней речь и о нормативных аспектах образовательной политики, об учебных планах и исторических компетенциях. Здесь не ставится вопрос «Что должны помнить немцы?» или «Какие события немецкой истории действительно присутствуют в памяти и повседневном сознании?». Первым вопросом занимаются создатели учебных планов, вторым – специалисты по социологическим опросам. Меня скорее интересует вопрос нашей встречи с историей. Как происходит обращение к истории за рамками исторической науки, как говорят об истории, как представляют ее себе? Что является содержанием истории в памяти и что позволяет актуализировать ее в нашем сознании? Речь, следовательно, идет не столько об измерении исторического знания, сколько об изменениях интереса к истории, об офертах исторических переживаний и о потреблении истории[366]. Эта книга сосредоточена скорее на этнографических аспектах темы. Предметом моего исследования служит наряду с индивидуальным опытом переживания истории также исторический опыт поколений и семей, отражение истории в облике города, публичные дебаты об истории, разнообразная продукция, предлагаемая на процветающем рынке истории, причем основное внимание уделяется событиям 2006 и 2007 годов.