Забвение истории – одержимость историей

Человек отличается от животного тем, что знает своего деда.

Томас Ниппеди

Начало и конец, разрыв и преемственность

Биография человека не может быть рассказана от первого лица от начала до конца. Вероятно, повествования имеют над нами неодолимую силу, так как дают нам именно то, чего мы не можем осознать и пережить непосредственно: начало и конец жизни. Рождение и смерть всегда находятся за рамками автобиографического нарратива, если речь идет о собственных воспоминаниях. Философ Петер Слотердайк, сам написавший исследовательскую работу об автобиографии, говорит о «безначальности историй о жизни человека»[441]. Он имеет в виду сокровенность начала, которая и сама по себе сокровенна, ибо люди никогда не начинают с самого начала, а всегда врастают в уже существующие взаимосвязи семьи, языка, истории, традиции, культуры. Индивидуальная жизнь всегда включена в нечто надындивидуальное, без чего она не может ни возникнуть, ни развиваться.

Антропологическая ситуация такой включенности обычно сравнивается с цепью. Шиллер использовал образ цепи в своей вступительной лекции 1789 года, произнесенной в Йенском университете. По мысли Шиллера, осознание этой связи «должно побуждать каждого заплатить тот долг, который он уже не может вернуть прошлому. Мы должны гореть благородным стремлением приобщить и нашу долю к тому богатому наследию истины, нравственности и свободы, которое мы получили от прошлого, и в приумноженном виде передать последующим поколениям и скрепить наше существование с той вечной цепью, которая соединяет между собой все человеческие поколения»[442]. По словам Шиллера, индивидуальные истории жизни недолговечны, зато вечной является цепь, связь поколений, родов, наций и культур. Эта всеобщая связь именуется ныне «цивилизацией» или «культурой», подразумевающими кумулятивный процесс накопления научных, технических, а также культурных новаций, которые охватывались в XIX веке понятием «прогресс». В шиллеровском образе цепи примечательна его ориентация на будущее. Оно возникает в результате того, что полученное от прошлого приумножается нашим вкладом и передается следующим поколениям. Долг, о котором говорит Шиллер, называется у нынешних юристов «приносимым долгом» (Bringschuld).

Шиллеровский долг благодарности прошлому вскоре перестает играть какую бы то ни было роль в теориях модернизации, ибо они делают акцент на разрыве с прошлым и абсолютном начале. Ключевые понятия модерна (революция, инновация, индивидуальность) предполагают отказ от традиций и обрывают цепь. Модерн, говоря словами Слотердайка, берет на себя «бремя собственного начинания», он осуществляет чистку от унаследованного и привычного, создавая ситуацию «чистого листа» и предпочитая мыслительную фигуру беспредпосылочного начала. Почти двадцать лет назад Слотердайк выступил с лекцией «Поэтика начала». Он обратился в ней к немецкой истории и своему поколению. Он говорил о том, что старомодные представления о необходимости хранить верность традициям устарели, ибо сами эти традиции подверглись злоупотреблениям и порче. По утверждению Слотердайка, его поколение необратимо утратило доверие к истории и миру. В подобной ситуации остается лишь одна возможность: довести разрыв до предела во имя радикальной индивидуальности и независимости. Родившийся (как и я) в 1947 году, он следующим образом характеризует коллективное чувство своего поколения: «Кто родился немцем в середине этого века, тот выполз из лона своей национальной традиции, как уцелевший из разбомбленного дома». По словам Слотердайка, у его поколения полностью отсутствует уверенность в «надежной почве под ногами и придающем силы наследии за спиной. В странном онтологическом смысле мы все – дети плохих родителей, позади нас пропасть вместо генеалогического древа, которое существует у других; мы сознаем себя беженцами в отличие от других, кто вправе чувствовать себя на родине как у себя дома. Нечто совершенно неописуемое осталось после 1945 года у нас за спиной, на которой вытатуирован абсолютный ужас»[443].

От «отцовской литературы» к семейному роману