Забвение истории – одержимость историей

Нарратив не только выстраивает события в определенной хронологической последовательности, но и устанавливает между ними причинно-следственные связи, возникающие из-за намерений человека или под воздействием объективных факторов. Но одной хронологии недостаточно, необходима еще и приписываемая ей нарративная семантика, чтобы раскрываемые события приобрели смысл, весомость и направленность. Нарративы можно классифицировать по определенным типам сюжета (emplotment): рассказ о происхождении, обращение в новую веру, роман воспитания или становления и т. д. Структура нарратива служит базовой формой порождения взаимосвязей и смыслов; это наиболее простой и увлекательный способ упорядочения разнообразной информации, чтобы сделать ее обозримой и удобной для восприятия. Как показали Йорн Рюзен, Поль Рикёр и Хейден Уайт, это относится не только к созданию литературных произведений и художественных кинофильмов, но и – на абстрактном уровне – к научным объяснениям тех или иных взаимосвязей. Конечно, здесь есть четкое различие: с помощью воображения вымысел может идти дальше того, что подтверждается достоверным источником; вымысел «оживляет» мертвые факты, генерируя идентификационный потенциал. Основным медиумом нарратива служит текст, его форматами являются научные или художественные исторические публикации, причем соотношение в них вымысла и фактов заслуживает особого разговора. Вместо этого я приведу замечательную фразу Вирджинии Вулф: «Вымысел должен соответствовать фактам, и чем достовернее факты, тем лучше вымысел»[529].

Эта сентенция содержит понимание того обстоятельства, что даже сам вопрос о том, что такое факт, подразумевает наличие определенной интеллектуально-культурной конструкции. Нарратив не просто реализуется в тексте; в качестве базовой формы упорядочения событий и смыслов он лежит в основе и тех способов репрезентации, которые я именую «экспонированием» и «инсценированием». В этих случаях нарратив не выходит непосредственно на передний план, а образует необходимый концептуальный каркас для иных вариантов репрезентации.

Под экспонированием имеется в виду выстраивание исторических текстов, изображений и предметов в пространстве. Хронологическое упорядочение дополняется пространственным упорядочением, но сочетание того и другого можно сделать проблемно-ориентированным и продуктивным: выстраивание может быть серийным, констелляционным и кластерным, организованным по принципу переклички, сопоставлений или противопоставлений. Любая выставка имеет в своей основе определенный текстовой сценарий, поэтому разработанный маршрут осмотра экспозиции может либо акцентировать хронологические характеристики экспонатов, либо игнорировать их. История – это «фабула, сюжет, которые связывают между собой музейные экспонаты, наполняют их содержанием, придают им статус свидетельства; в свою очередь, экспонаты с их аурой подлинности легитимируют притязание истории на правдивость»[530]. Таким образом, организация экспозиции основывается на базовых нарративных структурах, но к этому добавляется еще нечто весьма существенное[531]. В отличие от вербально-текстовых элементов предметы и изображения обладают особыми невербальными свойствами в качестве знаков. О противоположных и комплементарных свойствах текста и изображения сказано так много, что это не поддается даже сжатому изложению. Главное, что по сравнению с текстом изображение либо недостаточно, либо избыточно детерминировано, то есть изображение отнюдь не просто дополнительно иллюстрирует вербальное высказывание, оно может вторгаться в его содержание и потенциально значительно расширять его. Далее мы еще вернемся к семиотическому статусу экспонатов, содержательному потенциалу воздействия вещей. Здесь достаточно отметить, что музейные экспонаты служат фрагментами утраченного порядка, выпавшими из первоначальных взаимосвязей и помещенными в новый контекст, в новый порядок. Поэтому иногда говорят о де-димензионировании или реконтекстуализации вещей.

Наряду с нарративом и экспонированием третьей базовой формой репрезентации является инсценирование. Это слово порой вызывает ассоциации негативного характера, связанные с «инсценировкой», «искусственностью», «развлекательностью». Отсюда недалеко и до так называемой «диснейщины». Я использую понятие «инсценирования» в нейтральном, описательном и самом широком смысле, как это и сделано в названии данной главы. Впрочем, мне бы хотелось несколько конкретизировать расплывчатость и обобщенность используемого понятия в виде двух особых форм репрезентации, четко отличающихся друг от друга.