Забвение истории – одержимость историей

Фундаментальный культурный сдвиг от забвения к памятованию, став повседневным модусом жизни современного общества, привел не только к появлению новых юридических и технических проблем, но и к оживленной дискуссии о теории времени. Ницше сравнивал историзм конца XIX века с волнами цунами, обрушившимися на современное общество: «пограничные столбы сброшены, и все, что когда-либо было, обрушивается на человека. <…> Словно из неиссякаемого источника изливаются на человека все новые и новые потоки исторического знания, чуждое и лишенное связи надвигается на него, память широко отворяет свои двери, все же не будучи в состоянии вместить всего»[147]. Без отсылки к этому диагнозу Ханс Ульрих Гумбрехт сходным образом описал эпоху интернета. Ныне не столько исторические науки, сколько новые электронные медиа обрушивают на современность гигантские потоки прошлого, что порождает новую ситуацию, которую Гумбрехт именует «расширенным настоящим». В новом темпоральном режиме уже не удается, по его словам, «оставить позади какое бы то ни было прошлое». Ныне разные виды прошлого переполняют наше настоящее, причем «главную роль здесь играет совершенство электронных носителей памяти». Таким образом, «в настоящем расширяется сфера параллельных измерений времени. Все недавние события прошлого становятся частью расширяющегося настоящего, и нам все тяжелее исключить из настоящего какой-либо художественный или музыкальный стиль прошлых десятилетий»[148]. Настоящее расширилось настолько, что прошлое не способно остаться позади, оно оказывается целиком включенным в настоящее. Следствием такого затопления настоящего прошлым является меланхолическое чувство времени с его симультанностью, статичностью и стагнацией. За подобным диагнозом времени стоят те же аргументы, которые выдвигал Ницше: настоящее страдает от того, что разучилось забывать!

В этом же направлении следует анализ Эндрю Хоскинса, с той, однако, разницей, что его взгляд на «широкое настоящее» имеет не меланхолический, а скорее эйфорический характер. Хоскинс, который на поколение моложе Гумбрехта, также считает, что интернет породил новую структуру времени и совершенно иные формы культурной памяти. Характеристикой новой структуры времени служит для Хоскинса «отсутствие периода затухания» («the end of decay time»)[149]. В статье под таким названием он за год до решения Европейского суда высказался против права на забвение в интернете. По его мнению, подобное решение неверно оценивает новую медийную реальность. «Нынешняя жизнь протекает в условиях гиперсвязанности (копирование, сборка, пересылка, переход по ссылке, установление гиперссылки), при которых закон затухания не действует»[150]. В интернете «период затухания» отменен. «До наступления цифровой эры прошлое было царством тлена. Носители информации желтели, блекли или начинали мерцать, на них лежала печать износа и старения». По словам Хоскинса, все они своей материальностью свидетельствовали о расхождении между прошлым и настоящим, которое отменяется электронными медиа. Прошлое высвобождается из пространства архивов, где оно прозябало в усеченном и редуцированном виде; теперь прошлое становится активной частью культуры, которая перестала быть дефицитарной (post-scarcity culture). «Померкнувшее и поблекшее прошлое старых школьных друзей, бывших любовниц и всего, что могло или должно было оказаться забытым, внезапно вернулось в единое взаимосвязанное настоящее, где владычествуют Google, Flickr, Ebay, YouTube и Facebook». По мере того как большие данные все сильнее затягивают в свой водоворот людей, политику и культуру, начинают вырисовываться контуры новых конструкций и происходит становление постгуманитарного общества.

Аргументация Хоскинса вполне понятна. Интернет ничего не забывает, любую информацию всегда можно вызвать одним кликом, поэтому временная дистанция по отношению к ней не растет, сама по себе информация не стареет и не подлежит периодической выбраковке, как это обычно происходит с материальными носителями. Теперь уже нельзя положиться на то, что нечто относящееся к далекому прошлому автоматически померкло и постепенно забудется. Вся прежняя метафорика и понятийный ряд, характеризующие забвение, устарели перед лицом цифровых медиа. Легкодоступность, операбельность и транспарентность любой информации позволяют в любой момент вернуть прошлое назад, что, как мы видели на многих примерах, способно серьезно потревожить покой настоящего.