Забытые боги

Я и остановился. Отнял платок от ладони — не расщелина, а прямо родник. Вот те и на. Нужно поискать какой-нибудь зеленый лист, чтобы приложить к ране, вдруг прекратит кровотечение? Жаль, тысячелистника, "солдатской травы" в лесу не найдешь. Порошок из нее идущие в бой гренадеры держали в тавлинке, и сразу присыпали им рану. Я покрутился, увидел плющ, сорвал три листа, приложил к расщелине в ладони, повязал платком. Не знаю, есть ли лечебные свойства у плюща.

Дальше идти нет теперь смысла. Если я и дальше пойду наобум, мне, дураку, хана. Вот что нужно сейчас сделать: во-первых посидеть и постараться унять кровь. В самом деле на нее кто-то может пожаловать. И будет лучше, если я поверну назад. Хорошего понемножку. Черт с ним, с этим лесом.

Я оглянулся. Оглянулся? Да нет, я посмотрел туда, где, по-моему, был обратный путь, и тут же понял, что в последние минуты, то топчась в растерянности на месте, то крутясь в поисках зеленого листа, я потерял направление. Вокруг меня стояли одинаковые деревья, ни одного из них я не отметил взглядом, когда шел, занятый только раненой ладонью

Куда меня занесло? Я окружен деревьями. На них лохмы седого мха, похожие на бороды, и видны еще стволы деревьев-мертвецов, иные лежат крест-накрест. Побоище, кладбище, похороны… И вдобавок к крови, не перестающей наполнять ладонь и стекающей на траву, к жутким деревьям вокруг, к растерянности, которая уже охватила меня, почудилось вдруг — чьи-то живые глаза следят сейчас за мной из гущи кустов. Вон, например, из той, что справа. Может быть, глаза оленя, но, может, и медведя. Зверь не шелохнется, он дает сейчас оценку гостю, вкусно пахнущему кровью.

Что поделаешь: незнакомый лес, непроходимая глушь вокруг, кровь течет с руки ручьем — этого вполне достаточно, чтобы страх прорвал запруды, которые наращиваешь всю жизнь, и выбился на волю.

Я топтался на месте. Глупо, что не запасся ружьем. Но ружье в американском лесу, чьем-то владении, применять никак, наверно, нельзя, за убийство зверя могут и посадить. Что мне делать? Я вспомнил о топорике, снял с плеч рюкзак, достал его, взвесил в руке. А страх уже шевелил волосы на голове и по спине побежали мурашки.

Вот что еще, оказывается, заложено в одиночестве — когда ты на много километров один, как я сейчас в лесу, — страх. Ужас, что никто тебе, если беда, если попал в западню, не поможет. А я сейчас в западне, в западне, в которую сам себя загнал.

Я стоял, оглядывал лес — теперь уже настороженно, до предела обострив слух, как охотник, ожидающий появления зверя. Нет, пока тишина, которая, впрочем, звенит в ушах, как сирена. В поврежденной ладони бился частый пульс

Из леса надо выбираться. Выход есть, его можно найти. Ты ведь, как сказочник и фантаст, мастак на всякие придумки. Но для этого нужно сперва справиться со страхом. Со страхом нужно справиться. Нужно справиться. Нужно, надо… Я знал, что ему нельзя поддаваться, я был с ним знаком и в детстве, и, бывало, после детства, он способен обращать в бегство, в истерику, в расшибание лба — если дать ему волю. Я обычно не давал. Вовремя опоминался. И сейчас нужно поскорей взять себя в руки, загнать страх в тот дальний угол, где он и прячется…

Я снова стал крутиться на месте, на этот раз осознанно — вдруг увижу виденный уже, чем-то приметный ствол?

Только и только мшистые, длиннобородые старцы-деревья вокруг!

Я, кажется, зашел слишком далеко и никаких следов по дороге не оставил. Новая волна паники прокатилась по мне. Захотелось сейчас же рвануться с места, бежать, все равно куда, в самом деле расшибать лоб о деревья…

Я сел. Воткнул палку перед собой в мягкую землю, оставил на ней кисти рук (кровь выбралась из-под платка и побежала по запястью).

"Ну-ка, ну-ка…. - перенес я с языка в башку спокойные слова. — Ну-ка, ну-ка… — Я их ввел туда, внес, как, может быть, некий пастырь, который вдруг останавливает ярость толпы повелительно вытянутой к ней рукой или, дождавшись минутной тишины, говорит чудодейственное слово.

— Ну-ка…

Я оглядывал лес. Замшелые стволы вокруг, молчаливые старики леса, увешанные седыми бородами. Рассматривают пришельца, решая его судьбу. Поваленное дерево слева от меня, труха в панцире все еще твердой коры — так здесь, никем не тревожимые, постепенно превращаются в тлен все, упавшие наземь.

Когда я подходил сюда, где его видел? Впереди, сбоку? Нет, я его тогда не заметил, слишком устал, чтобы что-то замечать. А после топтался, крутился на месте, поддавшись панике.

Мох на дереве должен быть на северной его стороне.

— Ну-ка…

Сейчас мне трудно установить, где его больше, неважно соображаю, да и никогда этим не занимался, могу и ошибиться, что не дай бог. Сперва успокойся.