Забытые боги

Следопыт шел по собственному следу, боясь ошибиться. Был, признаться, и еще один страх — скорее, первобытный (как и лес), что крадется за мной зверь, главной приметой которого были огромные когти на могучих лапах, я ощущал его кожей спины, как ощущали его, наверно, дальние мои предки, и часто оглядывался. Я замирал, чтобы послушать лес — не треснет ли под чьей-то лапой сучок, внимательно осматривал кусты впереди и сбоку — не шевельнется ли ветка. Ручку тяжелого топорика я сжимал в правой руке, а левой, через носовой платок, держал палку-дубинку.

Счастьем было увидеть граб с зеленым пояском на уровне моей головы!..

У моего ручья (уже моего), у моего дуба я сел, как сел бы на крылечке после целого дня тяжелой работы, как повалился бы дома на диван, возвратившись из долгой поездки.

Честное слово, ручей названивал что-то веселое, что-то приветственное! Я вылил на землю остаток теплой воды из бутылочки, воды, отравленной страхом, набрал свежей, холодной и пил ее, как, может быть, пустынный путешественник, добредший в конце дня до оазиса. Потом отнял от раны на ладони платок и долго поливал ее, смывая кровь, веря, что родниковая вода вылечит руку не хуже лекарства.

Теперь я почувствовал, что проголодался. Но бутерброд сейчас меня не устроит. Я заслужил большее! Я приду, выпью хорошую порцию виски и закушу чем-то поинтереснее, чем высохший бутерброд. А потом завалюсь спать.

Здравствуй, моя тропинка! Какого дьявола я поперся в лес, когда у меня есть ты! Мне уже мил каждый твой поворот, каждый куст, каждый цветок, нависающий над тобой, а к камню, на котором греется сейчас ящерка, хочется припасть ладонью. Мне уже знакомы, браток, все твои выступы, гребни, трещины и ложбинки. Не зря навесили на тебя золотые медали лишайника, ты украшение тропинки, как можно без тебя! Камень я только погладил, ящерка чуть отодвинулась, но не убежала, а я пошел дальше.

Вот и дом завиделся сквозь ветки. Еще несколько шагов и открылся луг. Я миновал "ворота" леса и вышел под высокое голубое небо, под солнце. Каким глубоким оказался вдох! Как шумно я выдохнул!

Я воткнул палку с красной от крови рукояткой в землю в метре от ворот — пусть будет памятью о моей "прогулке", и пошагал к дому.

Ничего не изменилось за то время, пока я блуждал по лесу. Ровно гудело шоссе (труба, по которой прокачивался машинный поток), пусто и чисто было крыльцо, дверь заперта. Я сел на крыльцо, сбросил с плеч мешок, расстегнул до пупа ворот джинсовой, промокшей от пота рубахи.

Жаль, меня никто-никто не встречает. Я бы рассказал — коротко бы рассказал, — что "чуть не заблудился, лес невероятно дик, людям в нем делать нечего, но в этом нужно было убедиться".

Вставать всё не хотелось, но я почувствоаал, что ладонь набрякла и понял, что пора принимать меры.

Я с трудом поднялся, открыл дверь, вдохнул показавшийся особым после лесных запахов дух кухни.

Как тихо в доме!

Еще раз промыл руку, смазал — заполнил забелевшую после воды расщелину в ладони мазью, перевязал бинтом.

Разложив на столе закусочное мясо, сыр, хлеб и зеленый лук (на готовку нет сил), я сделал из горлышка хороший глоток виски и тут же подумал (алкоголь начал действовать быстро), подумал странно: а не самоистязание ли отшельника — этот мой поход в лес? Зачем я оторвал себя от луга и послал туда? Зачем упрямо пёр и пёр, до изнеможения, в его глубину?

Глупости! Какой я отшельник! Просто нельзя не поинтересоваться чудищем-лесом, рядом с которым живешь! Посмотреть, чем он дышит. Я ведь из любопытных…

Впрочем, на этом все мои размышления кончились, усталость и алкоголь взяли свое, я смог только сунуть мясо и сыр в холодильник, сделал четыре шага к дивану и повалился. Даже не стянул испачканные зеленью кроссовки.

Ожидание

В мой налаженный было ритм жизни вошло ожидание женщины. Я начал прислушиваться к звукам, доносившимся с шоссе. Даже идя по своей уже тропинке к ручью, я останавливался, чтобы не пропустить гудка ее машины, и буквально заставлял себя идти дальше. Занимаясь прополкой сорняка на грядках, я время от времени оглядывался. Мое отшельничество терпело крах. Но вместо полагающихся во имя спасения моего уединения слов я невольно выговаривал другие:

— Тебе нужно заехать ко мне, — обращался я к Кристине, неизвестно где находившейся сейчас. — Оторвись от своих проклятых дел и навести меня. У меня в доме ты можешь сказать свое "Уф!". Это ведь тоже нужно. Ну?

Но ни одна из проносившихся по хайвею машин не останавливалась возле моего дома.

Прошел день после моего похода в лес и другой. Хорошие, солнечные, со спокойным перемещением облаков в небе, ничем не отмеченные дни. Может быть, я переволновался в лесу, потратил острую энергию и туповато сейчас все воспринимаю? Я поймал себя на состоянии "подвешенности", которое на русском имеет точное определение: ни к чему не лежат руки.