Забытые боги

Могу, впрочем, в ожидании первой дождевой капли, неспешно пройтись вдоль двух моих грядок, выдергивая там и сям внаглую попершие травины. Могу выйти на свою тропинку — она всё больше протаптывается — и посидеть возле ручья, дыша его прохладой и наблюдая, как обвисают листья на деревцах и деревьях (только хвойные не реагируют на приближение дождя), принести заодно воды домой. Могу, завалившись на час на диван, полистать какую-то книгу. Вникать в смысл страницы не очень хочется, но бег взгляда по строчкам — привычное занятие.

Я сейчас весь обращен в слушание; летний дождь для меня — немалое и интересное событие. За окном темнеет, нарастает некое напряжение… как, скажем, в концертном зале, когда дирижер постучав палочкой по пюпитру, прекратил последние пробы инструментов и вот уже поднял ее, чтобы дать сигнал первому звуку.

В напрягшейся тишине я вдруг слышу далекое ворчание…

Бас-геликон?

Нет. Это, чуть поднимая вздрагивающие черные губы, морща нос и топорща усы, ворчит, лежа в будке, крупный пес, видя, что к его кости, обглоданной и чистой, бочком-бочком подкрадывается соседский щенок.

И так же, должно быть, начинает свою партию бас-геликон в каком-то концерте.

Ворчание, ленивое и приглушенное — этакий предупреждающий рокот — полно, однако, мощи.

А щенок смелеет. Он, будто играя, то припадая на передние лапы, то прыгая, все-таки подбежал и схватил кость.

Пес рявкнул. В одно мгновение выскочил он из будки. Пушечно громок его рык. Щенок выронил кость и удрал, а громовый рык прокатился по всему небу, руша снеговые горы облаков, вызывая на них обвалы.

И вот, почудилось, проснулся и вышел во двор хозяин, разбуженный псом. Сверкнул вверху кнут, щелкнул резко — и оглушительно загрохотал огромина-пес, мечась возле будки, скаля белые зубы, звеня цепью, бросаясь, непокоренный, вышедший из повиновения, на хозяина, который раз за разом взметывал сверкающий кнут и опоясывал им бушующего пса.

Сшибленная одним из его могучих бросков, упала бочка с водой, твердь не выдержала, треснула — и на землю хлынул дождь…

Над головой уже грохочет беспрестанно, и перед глазами возникает еще одна сцена, другая — в темной, почти черной туче, нависшей над моим домиком, как в старинном замке, дерутся сверкающими мечами два великана. Падают на каменные плиты пола сшибленные ими старинные доспехи, гремя и звеня, распадаясь на части, раскатываются по полу; переворачиваются столы и дубовые стулья, валятся со стен и разламываются, стукнушись о камень пола, рамы темных картин…

Тяжелые сапожища великанов сотрясают замок; вот они, схватившись в рукопашную, упали и покатились по залу — гром, звон и треск!

Дождь то обрушивается на луг сплошной водой, то — великаны, подняв уроненные в драке мечи, снова медленно сходятся, готовя смертельный удар, — и дождь замирает, сыпля редкими крупными каплями…

Я улыбнулся моим фантазиям; знаю уже, что если они появляются, значит, я прихожу в себя.

Дождь пригнул травы на лугу, даль его затянуло серой непрозрачной пеленой, листья кустарника заблестели, засверкали; надо мной, — я стою на крыльце под его козырьком, — капли барабанят по листьям дуба, грядки потемнели, потемнел и вход в лес, ставший похожим на вход в пещеру, на шоссе зажглись красные тормозные огни, видные даже сквозь кустарник; вода по шиферным желобам исправно и щедро льется в ведра и бочку — дождь шумит, как машина, пространство между низким небом и землей мощно прошивается нитями дождя…

…А великаны, смертельно устав от жестокой сечи, снова очутились на полу, на полу — сидя спиной друг к другу и ошеломленно разглядывая разгромленный ими зал.

Зал тот находился в замке, а замок — в туче, которая уходит, уходит от меня, освобождая небо, а небо открывается синее, голубое, прозрачное и веселое, а великаны — нестрашными, смешными, мультяшными.

Я люблю дождь — может быть, это чувство перешло ко мне от моих предков, среди которых были и земледельцы. Когда идет дождь, даже тот долгий осенний, которому, кажется, нет ни конца, ни края, появляется ощущение, что он делает за тебя ежедневную твою работу, — ту, что обеспечивает урожай на твоем поле, урожай хлеба.

Дождь всё еще льет, деревья празднично и весело мокры, и каждый освеженный водой лист душист по-весеннему, и повсюду запах свежести и цветов… а небо уже сереет, в его крыше появляются ярко-голубые щели, облака бегут быстрее, и вот ветер уже достиг земли и тряхнул дерево, осыпав с него град капель…

Кристина