Забытые боги

— Приятно слышать… Но что же будет со мной? Проезжать мимо пустого домика!..

Я не знал, что ответить. И все же отвечал:

— Хочешь, я признаюсь тебе? Я боюсь, что твой каприз (решусь на это слово) пройдет. Пройдет — и я останусь с моими пчелами на цветах и шмелями. А потом цветы отцветут, шмели спрячутся в норки, и подуют холодные ветры. Что ты об этом думаешь?

Кристина ответила не сразу.

— Ну, ты ведь поселился здесь не ради того, чтобы, как лесной паук, ухватить любопытную муху, Поселился ради одиночества. Отшельничества. Ради, наверно, работы, которая, наверно постучалась к тебе как к писателю.

— Но потом пришла ты. А работать я начинаю всегда осенью. Даже не ранней, а поздней.

— Выходит, я для тебя хоть что-то значу? Но я-то все равно попала в сеть паутины!

— Хочешь из нее вырваться?

— Сказать честно? И да, и нет. Но ты добавил мне хлопот. Правда, хлопоты хлопотам рознь…

Кристина меняла пустую рюмку на чашку кофе.

— Ты сказал: каприз… Надо подумать…

Кристина уходила, отъезжала — а сказанное ею долго оставалось со мной.

Честное слово, я не знал, остановится ли здесь ее машина еще и еще раз. Вполне возможно, что Кристина решит однажды свою головоломку (заморочку — может, так точнее?) не в мою пользу — и проедет мимо моего домика не снижая скорости, а через пяток миль только освобожденно вздохнет, с улыбкой вспоминая забавный и такой ни к чему не обязывающий эпизод по дороге домой.

Что делать — я думал и так. А над моими размышлениями висело повторенное за мной Кристиной слово "каприз".

Джинн. Русские минуты

Наутро после визита Кристины я отправился в городок — за продуктами, за выпивкой, которая, между нами говоря, знаменовала в какой-то мере возврат к прежней жизни. После отъезда Кристины я выпивал рюмку-другую, встречая наступление вечера — на природе, в одиночестве, приход вечера всегда был событием, а виски его усиливало. Еще мне нужно было купить пару потолочных плит и кусок шифера.

Стричься мне было рано, мимо биллиардной я прошел спокойно (не было настромления), повидал людей — голубоволосых американок, аккуратнейших в мире старушек, долгожительниц, чаще вдовиц, чем замужних, ходящих в магазины с подружками; старичков в самоходных колясках, водителей траков, тяжелой походкой идущих в кафешки, молодых мам, нагружающих нижнюю сетку детской коляски пакетами из магазина, девушку-парикмахершу, сидящую у дверей заведения с глянцевым журналом в руках…

Порцию виски я все-таки выпил, оно стоило здесь не 8 долларов, а всего 4. Продавец встретил меня улыбкой, какой привечают старого знакомого.

В супермаркете, неожиданно большом для маленького городка, после солнца улицы было даже холодно, особенно у самого входа, такие работали в июне американские вентиляторы.

Ветчина, сыр, хлеб, картошка, тушенка, томатный сок, апельсиновый (для Кристины), десяток пакетиков куриного бульона, помидоры, огурцы (зеленый лук у меня уже появился), снова замороженная курица, соус Teriyaki к ней, сделамю в духовке, пяток отбивных, две головки чеснока, коробка конфет, виски — все это уложено в багажник и на заднее сидение машины.

Потом "хозмаг", потолочные плиты. Их, ломких (аккуратнейше завернутых и острожнейше переданных из рук в руки), я поставил на заднее сидение машины. И кусок шифера мне принесли с заднего двора.

Ну, куда мы двинем еще? Что посмотрим?

В каждом маленьком американском городке есть магазин, Antique, — той старины, что осталась от дедушек и бабушек, валялась на чердаке, много раз осматривалась и не выбрасывалась, а снова клалась на место: жалко, старина, хранящая отпечатки пальцев умерших родных, приметы ушедшего времени, мумии некогда модных вещей… Потом со всего этого стирается пыль, может быть, кое-как ремонтируется и сдается в магазин; особого дохода этот "антик" не принесет, но он может кому-то понадобиться и, значит, сохранится, еще поживет — как сохраняется и живет память о покойниках.