Забытые боги

Я увидел такой магазин (их оказалось даже два на одной улице) и зашел. Известная всему миру лавка древностей… Тяжелые, из цельного дерева, с широченными сидениями (ну и зады были у американских предков!) стулья, рассохшийся секретер на подгибающихся ножках. Медные подсвечники, канделябры. Часы с кукушкой и маятниками. Художественная резьба на деревянной доске — некие голландского типа деревенские домики под высокими мелколистыми деревьями. Патефон. Винчестер без патронов, из которого палили в позапрошлом веке по бизонам, индейцам и друг другу (судя по вестернам). "Рядовая" шпага, сабля, с десяток самых разных (даже ятаганы) кинжалов. Целая коллекция курительных трубок — глиняных, фаянсовых, деревянных, даже из кукурузного початка (негритянских, очевидно). Россыпь суповых ложек со съеденными краями и ложечек из бывших дюжин, двузубых и трезубых вилок, поварешки со стершимся серебром, супница с треснувшей крышкой, бронзовые и фаянсовые (для лекарств) ступки. Старая-престарая, кокетливого фасона женская соломенная шляпа (где та юная головка, которую она когда-то венчала?), шкатулки всех видов, связки бус на старой вешалке. Керосиновый фонарь… Запах старого дерева, старого платья, ладана и, наверно, столетней давности духов от шкатулок и бус. Хозяйка магазина — пожилая, худая дама с морщинистым лицом, серым, в пудре (которая лежала, как пыль на столе), в легкой яркой блузке навыпуск, с вязкой крупного коричневого янтаря на шее, повитой двумя яремными венами, как ствол дерева лианами, сидела за старым, как всё в магазине, столом и писала что-то в конторской книге. Длинные костлявые пальцы, пачка сигарет и зажигалка рядом с книгой…

Покупателей было мало, сюда заходили как в музей, поглазеть на старину, потрогать старое дерево или бронзу, погадать над тайнами бесчисленных, мал мала меньше, ящичков секретера, а выйдя, с наслаждением вдохнуть свежего воздуха, увидеть машины, джинсы, мобильник у чьего-то уха и ощутить, что ты, слава богу, живешь в другом времени.

Я с удовольствием пошатался по чистейшему в мире городку, где не увидишь окурка на тротуаре, а дома и палисадники похожи либо на иллюстрации к старым европейским сказкам, либо на голливудские декорации.

Где-то здесь стоит дом Кристины, наверняка в это время дня пустой.

День был жаркий, я увидел кинотеатр, афишу с "Чикаго" и решил получить удовольствие как от фильма, который уже видел, так и посидеть в прохладе, зал наверняка хорошо проветривается.

Экран был большой, я дождался затейливого "танца адвоката" в исполнении Гира (взято из "Бала" Этторе Сколы) и начал растирать плечи — в зале было не то что прохладно, было холодно. Впереди была еще одна прекрасная сцена — когда две героини ладно и лихо выплясывают перед светящейся стеной с автоматами в руках, я ее не дождался и вышел из кинотеатра: озяб до озноба. Вышел — и попал как в парилку, такая жара и духота воцарилась к полудню.

В городке был парк, разбитый на невысоких холмах, обеспеченный асфальтовыми дорожками с бордюрами из специально выпеченных кирпичиков, дорожки удобно огибали холмы, постепенно на них взбираясь, лужайки были ровнехонько подстрижены, словно "парикмахер" являлся к ним каждое утро, даже опавший раньше времени лист казался на них нарушением порядка. Парк был пуст; но на одной из скамеек, в узорчатой тени развестисого клена, я увидел молодую маму с коляской, она приветливо, как хорошему знакомому, улыбнулась мне, произнеся дружеское Hi! и обязательное How are you?

Я помахал ей рукой и постарался расплыться в ответ, все еще учась прикладывать американскую улыбку на не очень-то улыбчивые свои уста.

Прошел дальше, сел на скамейку под следующим густым кленом, снял бейсболку, положил ее рядом с собой. Привалился к спинке скамьи, вытянул ноги. Холмы продувал несильный ветерок.

И…

Наверно, слишком уж благодушно доверился я этой идиллии и стал почти безупречной деталью июньского полдня в парке американского маленького городка, этаким прикинулся благополучным американцем, законно вкушающим плоды процветающего общества, забылся на минуточку, забылся… ибо ясно прозвучал вдруг остерегающий, чисто русский охотничий окрик:

— Ату его!..

Направленный на меня, он, однако, был во мне самом — как застрявший в сознании страх перед глубокой водой, полученный в детстве, когда тонул, как страх перед высотой, с которой однажды сверзился.

Остерегающий этот окрик, сволочной этот противовес, оказывается, сидит в нас, и знакомые американцы чувствуют в нас присутствие какого-то страха, но не знают, что это и откуда, принимая деланное наше американство, либо постоянное осторожничание, либо же просто пугливое поведение за обычное стеснение иммигранта.

Как бы там ни было, затикали пяток русских минут на американской скамейке, и никуда от них некуда было деться.