Забытые пьесы 1920-1930-х годов

РЯДОВОЙ. Справедливо подмечено.

КУЛИК (хлопает Накатова по плечу). С такими кадрами не подкачаем… Как полагаешь, Павел?..

СЕРОШТАНОВ. Я полагаю, тебя уже укачало.

НАКАТОВ. Друзья мои… Никак я не ожидал, что кто-то вспомнит о моем дне рождения… Оказывается, есть еще сердца, умеющие ценить и понимать внимание и дружескую ласку… Я не знаю, как мне ответить вам, мы уже отвыкли от простых человеческих слов… Нина… (Целует ее.) Спасибо, товарищи…

ВЕРА. А мне есть хочется.

МАТЬ. Пожалуйте к столу, пожалуйте…

Все идут на веранду.

ГОРЧАКОВА. Димитрий…

КУЛИК обернулся.

Ты мне нужен, Димитрий, останься.

ГОРЧАКОВА и КУЛИК остаются.

7

ГОРЧАКОВА. Принес?

КУЛИК. Вот, тут все записано про нее. (Вынимает бумаги.) К водочке бы не опоздать. Марья Алексеевна, под твоим руководством мы ее разоблачим. А потом и Пашу Сероштанова шлепнем — он дышать не дает, он мне грязные руки в глотку сует… «Укачался»… Я первый его укачаю! Секретарь… Директоровой жене цветы таскает! Нашел! (Читает.) «Я хочу не только верить в социализм, я хочу еще знать, почему мы его строим и за что боремся…» Вот что она сказала!

ГОРЧАКОВА. Это Нина сказала?

КУЛИК. Никто иначе.

ГОРЧАКОВА (перечитывая). «Я хочу не только верить…» «Я хочу еще знать…» Но ты передавал, что Ковалева хочет не верить в социализм.

КУЛИК. Так и есть.

ГОРЧАКОВА. Но тут неувязка. Она хочет не только верить.

КУЛИК. Один туман виляющей оппортунистки. Только не верить или вообще не верить — я низовой активист и разницы тут не вижу!

ГОРЧАКОВА. Ты думаешь?

КУЛИК. Категорически!

ГОРЧАКОВА. Она хочет еще знать, почему мы его строим.

КУЛИК. А… Она еще не знает, для чего мы социализм строим, еще только хочет знать… Вот в чем соль!

ГОРЧАКОВА. Ты уверен?

КУЛИК. Абсолютно… Протокол кто составлял? Сероштанов. Он ее мысли пригладил, а ты их разгладь, ты выяви не то, что она сказала, а то, что она хотела сказать.

ГОРЧАКОВА. Ты настаиваешь?

КУЛИК. Категорически и абсолютно.

ГОРЧАКОВА. Положим, если ты ее понял так, остальные могли понять ее так же.

КУЛИК. И никак иначе.

ГОРЧАКОВА (пишет в свою книжку). «Я хочу не верить…» или лучше… «Я не хочу верить в социализм, я не знаю, почему мы его строим и за что боремся…» Так. Другого смысла не может быть. Но ты поддержишь меня как свидетель…

КУЛИК. Выступлю и разоблачу Пашкины махинации с протоколом.

Шум на веранде.

Ой, пьют!.. Только ты, когда секретарем будешь, выдвигай меня поскорей. Обидно — обгоняют сопляки. Покончали вузы и в директора прут, а я, кровный пролетарий, — так сижу.

ГОРЧАКОВА. Димитрий, а ясен ли тебе смысл борьбы с Ковалевой?

КУЛИК. Насквозь! Через нее мы Сероштанова свалим… Он ее примется защищать, а мы его за примиренчество и кокнем… И ты — секретарь!

ГОРЧАКОВА. Ах, это не основное, Димитрий… Она сомневается, и сомневается вслух… Вот в чем суть! Она стоит живым соблазном перед теми, кто сомневается про себя…

КУЛИК. Меня она не соблазнит… Ты мне только намек давай, а я уж намек разовью в директиву без всякого сомнения…

ГОРЧАКОВА. Откуда в тебе такая цельность?

КУЛИК. От отца. Отец мой был грузчик, а потом — борец-профессионал. От него я унаследовал непримиримость свою.

ГОРЧАКОВА. Дай мне руку, Димитрий, у тебя я буду учиться силе воли, я ведь не пролетарка, и мне это не так легко… Но что ты нашел в этой развинченной комсомолке?

КУЛИК. Марья Алексеевна. Всё выпьют — пойдем.

ГОРЧАКОВА. Не разбрасывайся, Димитрий… Найди себе женщину, но женщину-друга…

КУЛИК. Да разве женщина для дружбы нужна? С ней спать надо.

ГОРЧАКОВА. Но вот со мной ты не спишь… А тем не менее — я твой друг.

КУЛИК. Ты, Марья Алексеевна, для меня не женщина, ты — руководитель.

Входит МАТЬ с пустым блюдом.

КУЛИК. Опоздал! Съели!

Убегает.

8

МАТЬ. Она, подлая, сына от меня уводит.

ГОРЧАКОВА. А?

МАТЬ. Год назад в одном платьишке пришла, тихонькая. А теперь за столом слова никому вставить не дает. Я, говорит, против семейной жизни, мы с Виктором скоро на другую квартиру переедем — будем самостоятельно жить. А Витенька, как слепой, уставился на нее и рад.

ГОРЧАКОВА. Опять она…

МАТЬ. Гипнозом берет, не иначе. Я всей душой мириться расположилась, а она… Она давно хотела домашнюю работницу взять, чтоб свободней распоряжаться, — я уж тогда поняла, уперлась и все сама делаю: и в очереди стою, и обед варю, и в комитет бегаю, связалась, прости господи, на дню два заседания. Главного бюрократа ищу, а дом забросила. Но дома своего я ей не уступлю. И сына не отдам. Не отдам сына!

ГОРЧАКОВА. Она не только в семью. Она в социализм не верит. Она даже не знает, зачем мы его строим.

МАТЬ. Ах, негодяйка!