Забытые пьесы 1920-1930-х годов

ВЕРА. Да. (Пауза.) Ты зачем с Рядовым два раза без меня встречалась? Обо мне разговаривали… Насплетничала, что книг я читать не люблю… развития не хватает… легковесная… Отбить намерена? Все узнала, не скроешься. Да-да, весь твой дневник прочла… самое сокровенное.

НИНА. Дневник прочла? Тогда и объяснять нечего, там все ясно написано.

ВЕРА. Ясней некуда! (Виктору.) Ей с Рядовым говорить интереснее, чем с тобой… Да-с, Витенька, очень ты мыслишь неоригинально. О постельных делах много думаешь… И мать вдобавок плохо влияет. То-то Рядовой ко мне холоднее стал. Неинтересно ему со мной, когда рядом умница появилась… Глядишь, и до любви недолго…

НИНА. Полюблю — первая тебе скажу. Без секрета.

МАТЬ. Ах, негодная — признается.

ВЕРА. Рядовой сегодня приедет — все выложу. Пусть выбирает, не нищенка — упрашивать не стану, сама уйду, не больно дорог… да, не больно… (Заплакала.)

МАТЬ. Плачь, доченька, плачь… Не ты одна от нее, подлой, плачешь… (Всхлипнула.) В могилу нас загоняют раньше времени…

ВИКТОР. Ну, полно, полно… Не надо так резко, Нина.

НИНА. Не могу я иначе…

Встала и ушла в дом.

ОТЕЦ. Э!.. Нет мира в нашей семье. Нет!

В дверях веранды появилась ГОРЧАКОВА.

ГОРЧАКОВА. Нет и не будет.

КУЛИК. А?

Обернулся на голос — увидел ГОРЧАКОВУ. Медленно поднялся со стула… Она пристально смотрит на КУЛИКА. Тот повертелся, хмыкнул, набрал воздуху в грудь и вышел, громко напевая: «Мы красная кавалерия, тара-там-там…»{310}

4

ГОРЧАКОВА. Ты удивлен, дорогой друг. А я пришла. Ты аплодировал резолюции, где меня назвали бюрократкой — пусть. Я стремилась выявить скрытую мысль, а мне приписали пристрастность… Я подчиняюсь, признаю ошибку с протоколом и подчиняюсь… Нас рассудит история…

МАТЬ. Чайку, голубушка?

ГОРЧАКОВА. Да. Я еще не ела с утра. Следующей жертвой Ковалевой будешь ты, Виктор, дорогой!

МАТЬ. Вот оно, вот оно…

ВИКТОР. С какой радости?

ГОРЧАКОВА. По ее логике борьбы с неправдой. Сероштанов усиленно собирает материалы. Что-то там о строительстве нового цеха. О перерасходах… Он неоднократно выспрашивал меня — он и сейчас сидит за вычислениями.

ВИКТОР. Но то — Сероштанов.

ГОРЧАКОВА. Ты же знаешь, как он тесно связан с Ниной. Боюсь, чересчур тесно…

ВИКТОР. Ерунда… С такой физиономией. Вера, она о Сероштанове пишет?

ВЕРА. Пишет. «Лицом он не вышел, а душа у него как цветок».

МАТЬ. Ну, не змея она после этого?

ВИКТОР. Так-так… Ерунда… Я ж ей муж все-таки.

МАТЬ. Сто мужей будет, сынок. Одна мать останется.

ОТЕЦ. Что вы, как волки, насели. Смотри, потеряешь Нинушку, Виктор.

МАТЬ. Невелика потеря.

ОТЕЦ. Нинушка жизнь по-своему создает, без обмана, без скрытностей. Мы к этакой жизни не привыкли, мы за ее простотой двойной обман ищем.

МАТЬ. Так и есть.

ОТЕЦ. Нет этого! Слыхала? Полюбит кого — первая скажет, без утайки.

ВИКТОР. Ну, мне от этого не легче.

ВЕРА. Шиш, она отобьет… Не на такую напала! Видали ножку в шелковом чулочке? А выше еще интересней.

МАТЬ. Опусти подол, срамница.

ОТЕЦ. Он сам уйдет, если ты на обман закрутишь. Я есть мастер своего дела, которому республика доверяет, и это есть первая гордость жизни моей. Большое слово — доверие, мы теперь хозяева, мы не можем на обмане дело вести, и Нинушка это лучше вас понимает… Держись за нее, Виктор, не поддавайся.

МАТЬ. Ах ты, правдолюбец божий, сиротский защитник. Да я… погоди, я тебе скажу истину, думала, до смерти не покаюсь, а теперь скажу, без обмана чтобы. Помнишь, тому годов тридцать, хаживал к нам плечистый такой парень, кудрявый… Колотилов Семен, его потом на войну угнали — помнишь? Так я с ним крутила. Потихоньку от тебя крутила. Вот тебе — доверие. Тридцать лет молчала — спокойно жили — стало тебе теперь веселее, правдолюбец? А?

ОТЕЦ (встал). Эх, Лиза… (Пошел к двери.) Я двадцать пять лет об этом знаю да молчу…

Ушел в дом.

МАТЬ. Двадцать пять лет… А? Вот какой у меня старик… Ушел. Эх, с сердца зря сорвалось!

ГОРЧАКОВА (Виктору). Ты медлишь, колеблешься… пусть. Когда убедишься сам — позови. Я вернусь и протяну тебе руку.

Сходит с матерью в палисадник.

Мы должны обнаружить то, чего не смогли найти в протоколе. Скрытые мысли, письма, записки, разговоры по душам — все ищи, собирай, слушай и приноси мне. Мы схватим ее с той стороны, с какой она меньше всего нас ждет… Должно же где-нибудь прорваться.

МАТЬ. Знаю, Марья Алексеевна… Знаю, что тебе требуется…

В палисадник входят СЕРОШТАНОВ и КУЛИК.

5