Зачарованная Эви

Какой справедливый. И беспристрастный. И мне тоже не стоит судить сэра Питера строго, пока мы во всем не разберемся.

– Он вам понравился?

Сквайр Джеррольд помолчал.

– Я стараюсь не говорить дурно о людях, но он слишком… – Он не мог подобрать слова. – Слишком хорошо умеет говорить то, что от него хотят услышать.

Да-да, и люди, и огры.

– Особенно то, что хочет услышать король.

А вот это уже похуже, чем обманывать меня.

– Вам надо поспать, – предложила я.

Он откинулся на подушки, показав прямую крепкую шею.

У меня по коже побежали мурашки. Как же я ненавидела свои предательские мурашки!

Он открыл окно. Я воняю! Пришлось поскорее спрыснуться духами.

Дыхание у него стало ровным. А я плакала, пока не заснула.

Утром я проснулась раньше сквайра Джеррольда.

Осталось двадцать три дня. Завтра начнется ноябрь.

Дыхание сквайра Джеррольда стало глубже, чем прошлой ночью, и румянец заиграл ярче. Я снова капнула в разные места омерзительными духами. Прислушалась к себе. Вроде бы никаких симптомов мучного мора.

Когда сквайр Джеррольд пошевелился, я попросила его показать мне ногти – плоские, никаких бугров. Но глаза были бледнее обычного, и это мне не понравилось. Аппетит хороший: два пирога с мясом, которые он заглотил, высунувшись из окна, – и это несмотря на духи.

Потом он расспросил меня об ограх, и я рассказала все, что знаю, – только скрыла, что меня там считали красивой кобылой.

Подсматривает ли за мной Люсинда? Заметила она, что я по-прежнему целительница и никого не ем? Ей, вообще, интересно, как я себя веду?

На некоторые вопросы сквайра Джеррольда я не знала ответа. Особенно странным ему показалось, что мне ничего не известно об огрском здоровье и огрских болезнях.

– Вы же знахарка!

Губы у меня зашевелились, но выговорить слова: «Я не совсем огр» – не удалось.

– Вот и дедушка так выглядел, когда пытался рассказать мне о вас. Вас с ним что, заколдовали?

Я пожала плечами, поскольку не могла пояснить, что да, заколдовали, причем меня. А если он будет считать, что мы с хозяином оба заколдованы и на нас наложены одни и те же чары, до истины ему не доискаться.

– Это колдовство ему не навредило? – Потом он одумался и добавил: – И вам.

Я заверила его, что хозяин вне опасности. А когда попыталась рассказать, как так вышло, что я стала знахаркой, у меня получилось только пояснить, что большинство моих больных – люди, и это лишь еще сильнее сбило его с толку.

Закончив допрос, он решил вздремнуть. Теперь моя очередь его допрашивать – если он позволит.

Когда он открыл глаза, продышался у окна и мощно – и красиво – потянулся, я спросила:

– Можно задать вам несколько вопросов?

– Да, разумеется, можно. – Но он явно смутился.

Я все равно начала:

– Что вы делаете, чтобы сохранить доброе имя?

Если я собираюсь в него влюбиться, это важно знать. Зря я не спросила то же самое у господина Питера.

– Если вы не возражаете, я не стану похваляться.

Я разозлилась, но взяла себя в руки:

– И тем не менее прошу вас: просветите невежественного огра.

Он кивнул.

– Я стараюсь со всеми быть учтивым, невзирая на знатность. – Он явно смутился. – Не лгу и, признаться, терпеть не могу говорить о себе.

Скромность. Очередное достоинство. Или нет.

– Скрывать существующие достоинства – такая же ложь, как и щеголять несуществующими.

От него повеяло изумлением – то ли от самой этой мысли, то ли от моей чеканной фразы.

– Вы позволите мне прибегнуть к огрским способам убеждения, когда я буду задавать вопросы? Тогда они вас не смутят.

Он не особенно боялся меня, но на сей раз страх вздыбился волной. Тем не менее сквайр проговорил:

– Да, если вы пообещаете, что я ничего не забуду.

Должно быть, вид у меня стал удивленный, поскольку сквайр Джеррольд пояснил:

– Не исключено, что это будет для меня полезным опытом.

Какой он благородный и как глубоко мыслит.

Я пообещала. Добыча ничего не помнит только потому, что ее потом съедают. Голос у меня стал нежный:

– Мои расспросы не раздражают вас, верно?

Страх у него мигом притих.

– Нет, не особенно.

Я проголодалась и взяла полоску сушеного мяса.

– А как еще вы поддерживаете доброе имя?

Последовал целый перечень добродетелей. Он помогает слабым, делится с бедными, слушает, что ему говорят…

Я зевнула.

Любопытно, что я подумала бы о нем, если бы была просто человеком. А с точки зрения полуогра, он был – да, достойным, да, умным, но совершенно неинтересным, и полюбить его можно было разве что как еду.

– Вы считаете себя осторожным? Или отважным? – осведомилась я.

Он даже не задумался:

– Надеюсь, я отважен и не слишком осторожен.

Я не сказала «слишком». Целительская половина не удержалась:

– Были бы вы осторожны, остались бы дома долечиваться.

Чижик не пустился бы в путь так скоро.

Хорошие манеры и зЭЭн не позволили сквайру возражать. Я попросила продолжить перечень достоинств, и он, естественно, послушался. Я заметила, как изящно двигаются его губы, когда выговаривают слова. Он всегда сразу исполняет обещания, хорошо обращается с лошадью и собакой, помнит дни рождения друзей и упражняется в фехтовании и стрельбе из лука, даже когда ему хочется заняться чем-то другим.

– А чем именно?