– Благослови Сантарра… всех присутствующих. – Учтиво кивнув, я вдыхаю глубже, собираясь с мыслями. Запах еловой смолы так близко от меня, пленит и придаёт решимости, когда начинаю свою речь, которую много раз крутила в голове. – Уважаемые преторы. Вы как никто знаете, чем живёт и дышит Афлен. Какие проблемы приходится вам решать постоянно, не получая должной поддержки или хотя бы интереса со стороны своего короля. Он не пожелал даже самолично подписать новый договор о мире с Сотселией, переложив это на мои плечи. Восстание в Манчтурии также пришлось усмирять с моей помощью. И я хочу спросить у вас: а что делает сам король последние годы? Насколько пустым стало его присутствие на троне?
– К чему вы клоните, Ваше Высочество? – безуспешно попытавшись перекинуться взглядом с Дангом, который, не шевелясь, смотрит только на пергамент передо мной, Мэнис нервно барабанит костлявыми пальцами по столу. – Неужели…
– Вы всё верно поняли, леди Лидианская. Да, я хочу воспользоваться правом Ятиха, и намерена получить дозволение на вызов.
– Нет, – тихо и жалобно выдыхает вдруг Данг, и по его трясущимся худым плечам видно, что он осознаёт, какую просьбу Анвара обещал исполнить.
– Круг Сантарры, круг жизни и смерти, нельзя ломать, – вмешивается кассиопий, хмуро взглянув на меня из-под густых бровей. – Всё решит богиня, только её рука даёт корону или забирает, дарует жизнь или отправляет в безвременье.
– Полностью согласна! – неожиданно грубо рявкает Лидианская, едва не подскочив на стуле от негодования. – Откуда вообще этот вздор взялся у нашей кронпринцессы? Правом Ятиха пользовались в совершенно исключительных случаях, когда король терял разум или был тяжко болен. Но Казер Воскрешённый правит Афленом уже больше двадцати лет, и страна процветает. Зачем нам заканчивать его славное правление таким позором, да ещё и садить на трон девчонку? – она осекается на последнем слове, но продолжает возмущённо сопеть.
– Не говорите за всех, миледи, – вмешивается Анвар тихим обволакивающим тоном, от которого у меня появляются мурашки между лопаток. – Дайте каждому решить за себя, подумать о будущем страны. Будет ли оно у всех детей богини… включая тех,
Он так резко подчёркивает последние слова, что я в непонимании поворачиваю голову. Но Анвар буравит стальным взглядом старуху, а та будто каменеет. Выцветшие глаза распахиваются в очевидном ужасе, ногти противно скрипят по столу. Остальные преторы в том же недоумении, что и я, наблюдают за тем, как подрагивает всегда неколебимая Лидианская, глас короля, сейчас только через немоту сипло выдавливающий:
– Ты… откуда…
– Давайте вы подадите пример всем, правда? И первой поставите печать. – Анвар невозмутимо подвигает от центра стола ближе к ней медную чашу со свечой и куском сургуча.
– Что тут происходит, раздери меня духи? – не выдерживает Нэтлиан, когда Мэнис безропотно берёт трясущимися морщинистыми пальцами ложку и плавит сургуч над трепещущим огоньком. Душное помещение наполняет характерный запах нагревающейся меди и воска.
– Ничего особенного, уважаемый ленегат. Просто у всех есть время подумать о будущем нашей великой страны и о каждом слуге короны, достойном самого лучшего.
Тут до меня хотя бы доходит смысл слов, их подтекст. С интересом наблюдаю, как в сомнениях гладит усы старый вояка, будто взвешивает «за» и «против». Молчание в комнате тяжёлое, пропитанное всеобщим недоверием и – уж в части Данга и Мэнис точно – страхом. Поставив оттиск печати на протянутый пергамент, старуха откидывается на стуле и погружается в молчаливое мрачное бдение, искоса бросая на Анвара взгляд, обещающий мучительную смерть.
Раздери меня кхорры, да чем же это он ей пригрозил?
– Королева, силой прокладывающая путь к власти, – почти насмешливо хмыкает Нэтлиан, когда бумага о вотуме ложится перед ним. – Вздор-то какой. Если Казер не отдаст корону чисто из жалости к дочери, он порубит вас на куски, миледи: уж я-то не раз видел, как он управляется с мечом. Хоть и давно это было…
– Но я заслуживаю шанса, не так ли? Если вы правы, и я проиграю поединок – что ж, мне можно больше никогда не пытаться занять трон, потому что народ навсегда запомнит позор, – я стараюсь, чтобы в голосе не было страха, разбуженного его словами, но всё равно ёжусь. Тёплая ладонь тут же ложится на плечо, всего на мгновение, но дышать становится легче. Я не проиграю. Нельзя так думать.
– Ваша правда. Зрелище будет незабываемым. – Улыбнувшись в усы, Нэтлиан всё же берёт сургуч, и я облегчённо прикрываю глаза. Два. Видимо, показанная ему вчера бумага о даровании титула даёт неплохой толчок, чтобы рискнуть. Хорошая ставка, ведь получить можно многое, ничего не потеряв.
Пергамент продолжает идти по кругу, и следующим вчитывается в его короткий текст кассиопий. Он проводит пальцами по словам, будто их можно стереть, а затем решительно двигает и бумагу, и чашку со свечой дальше: