Зачарованные луной. Эпизод «приобщения к революционной традиции» (без илл.)

Скорее всего, не имея связи с русской молодежью на родине, Лавров был убежден в невозможности революционного движения в России. Однако там студенты тоже наблюдали за Парижской коммуной, а также за первым гласным «процессом нечаевцев» в том же 1871 году. Студенты сделали более радикальные выводы, чем Лавров. Главное — они перешли к делу. В этой атмосфере в Петербурге сложилось общество «чайковцев» (Большое общество пропаганды), ориентировавшееся на деятельность нелегальную. И уже под воздействием опытных «чайковцев» Лавров в 1873 году составил более революционную программу с организационно-пропагандистскими установками. Видимо, оказали на него влияние и более искушенные в политике русские эмигранты, члены Русской секции Интернационала[17].

Однако позднее, когда многие «чайковцы» уже погибли или находились на каторге и в ссылке, Лавров не постеснялся заявить, что этот третий вариант был его «личною программою» с его полной ответственностью за журнал, а предыдущие — лишь тактическими уступками[18]. Похоже, так считал он один. Народник и в будущем выдающийся этнограф Дмитрий Клеменц в 1875 году писал: «Не Лавров создавал петербургскую и московскую молодежь, не он сказал ей, что пора действовать, а напротив, эта самая молодежь создала Лаврова. Она вытащила его из мира трансцендентальной метафизики, в изучении которой он до того времени мирно проводил дни свои, на путь более живой деятельности; не он — ей, а она — ему крикнула: “вперед!”»[19].

Фридрих Энгельс позднее иронизировал над Лавровым: «Он очень славный старик, но со своей “русской молодежью” он всегда оказывается в роли курицы, которая высиживает утиные яйца и потом с ужасом видит, что утята лезут в страшную воду»[20].

Согласившись сотрудничать с Лавровым, члены Большого общества пропаганды остались недовольны содержанием журнала «Вперед!», появившегося в конце 1873 года. Хотя издание имело, как выразился Николай Чарушин, «будирующее значение», но его «статьи общего и руководящего характера в значительной своей части страдали излишней теоретичностью и недостатком практической деловитости, … что для руководящего органа было крупным недостатком»[21]. Как видим, мнение Николая Чарушина полностью совпадает с оценкой Ткачева, данной за несколько лет до этого. Лавровская проповедь о «всестороннем развитии личности» вообще подавляла энергию молодых народников, каждый из которых, будучи честен перед собой, мог обнаружить у себя много пробелов в знаниях, а значит, должен был бросить практическое дело и надолго засесть за книжки по всем областям науки и культуры. Такой благоглупостью Лавров подменял руководство.

Вопрос к почитателям Лаврова: кого он таким образом смог радикально просветить и направить на революционную борьбу?

Лаврову были присущи анархические взгляды, потому он отвергал политические идеи Ткачева, провозглашая, что «в революционную организацию русских социалистов могут войти только те, которые борются против правительства для облегчения народного восстания, для того, чтобы государственная власть преобразовалась прямо в самодержавие народных общин, народных собраний, народных кругов»[22].

Лаврову политическая борьба представлялась лишь дворцовым переворотом, а слово «диктатура» его пугало. По его рассказу, при выяснении политических разногласий в редакции «Вперед!» в 1874 году Ткачев употреблял понятие «диктатура», но не решился использовать его в своей опубликованной затем программе[23]. Понятно, что это было вынужденной уступкой Ткачева, и что направление его мысли было совершенно верным. Без диктатуры революция не выживет — чем дальше, тем все более справедливой представляется эта мысль.

Лавров же предлагал вести пропаганду для всенародного распространения идей социализма, что, по его мнению, предохранило бы от захвата власти меньшинством. Он убеждал молодежь, что 100 пропагандистов за 6 лет смогут завербовать в народе ровно 36 тысяч человек![24] Точно отвесил, как в аптеке! Ложная математическая точность только подчеркивает иллюзии Лаврова. Ткачев еще несколькими годами ранее словно предвидел такие арифметические изыскания Лаврова и писал, что «прогресс математика — не то, что прогресс историка»![25]

Чарушин, снова совпадая в оценке с Ткачевым, с горькой иронией заметил, что такая пропаганда, «якобы в геометрической прогрессии увеличивающая число прозелитов-революционеров, вызывала невольную улыбку на устах лиц, хоть немного знакомых с жизнью. Кому же было неизвестно, что, в особенности в русских условиях, сегодняшний яркий революционер завтра становится заурядным обывателем, что это — самое обычное явление, аннулирующее все арифметические выкладки!»[26].