Зачем мы плаваем

Да, Байрон отделался приступом жара и лихорадки, но, несмотря на беспечный тон, он чувствовал, что плавание заставило его проститься с меланхолией, открыло хранилища его творческой энергии и дало ему доступ к своему лучшему «я». В действительности Геллеспонт стал для него поворотным моментом. В 1819 году он напишет две первые песни «Дон Жуана», своего поэтического шедевра, где снова с гордостью упомянет этот заплыв. Он также написал много творческих писем друзьям, обыгрывая миф о Геро и Леандре применительно к своему плаванию. В конце концов Байрон включится в войну Греции за независимость от Османской империи и станет национальным героем Греции.

Со временем «байронический» станет характеристикой наших самых страстных искателей, пловцов и творцов. Байрон стал олицетворением того, что историк культуры Жак Барзен назвал «сосредоточенным умом», а также «приподнятым настроением, остроумием, житейским здравым смыслом и страстью к истине – в общем, уникальным проявлением интеллектуальной полноценности»[155]. Преодоление Геллеспонта вплавь раскрепостило воображение Байрона; только после этого его слова и его мир стали вырабатывать электрический потенциал жизни, достаточно мощный, чтобы мы все его ощутили.

15 Религиозная практика

Сфокусированная непосредственность плавания способствует образу мышления, напоминающему мне о том, как мыслят мои маленькие дети: это вечное «сейчас». Каждый прошедший момент сразу же заменяется новым, создавая непрерывный поток «сейчас», «сейчас» и «сейчас», не оставляющий места, чтобы надолго застревать в мыслях о прошлом или о грядущем. Жизнь в настоящем времени – это состояние бытия, трудно дающееся моему занятому мозгу, но я жажду его обрести. Плавание – противоядие от экзистенциальной тревоги, одолевающей меня.

Натуралист Роджер Дикин в «Водном журнале» (Waterlog)[156], прославленной хронике его заплывов в водах Британии, описал плавание как процесс, оказывающий трансформирующее, погружающее, словно Алису в Зазеркалье, воздействие; эта деятельность имела власть над его восприятием себя и времени. «Когда входишь в воду, происходит нечто вроде метаморфозы, – писал он. – Оставив землю позади, проходишь сквозь зеркальную поверхность и оказываешься в новом мире… То, что видишь и испытываешь во время плавания, совершенно не похоже ни на что больше». Вас «переполняет» чувство настоящего, добавляет он.

Спортсмены часто говорят о «нахождении в зоне», где действуют словно бы автоматически. Ученые описали это явление как психологическое изменение времени, притягивающее фокус вашего внимания к здесь и сейчас: вы настолько поглощены тем, что делаете, и настолько заняты считыванием внешних стимулов и реагированием на них, что время как будто замедляется и настоящий момент растягивается.

Психолог Роберт Найдиффер, первым утвердивший спортивную психологию в качестве научной дисциплины в 1980-х годах, определил «зону» и «поток» как два похожих, но разных состояния погружения[157]. Под «зоной» он подразумевал оптимальное состояние физического действия, а под «потоком» – оптимальное состояние ментального функционирования. По его словам, люди, находящиеся в зоне, чувствуют, будто время замедляется. Напротив, люди в состоянии потока утрачивают ощущение времени и им кажется, что оно пролетает мгновенно.

Разумеется, спортсмена целиком поглощает внимание к своему физическому действию. Во время гонки целью является двигаться быстро, и мозг не может слишком отвлекаться от этой задачи. Это та самая сфокусированность лазерного луча «морских котиков», которой мастерски владеют Ледеки и Фелпс. Даже у меня, простой смертной, в бассейне во время соревнования внимание настолько прочно приковано к действию, что возникает своего рода туннельное зрение. Как установил нейропсихолог Дэвид Иглмэн, воспринимаемое замедление времени объясняется тем, что в ситуациях, характеризующихся высоким уровнем адреналина и стресса, будь то соревнования или положение на грани жизни и смерти, формируются более насыщенные воспоминания[158]. (В конце концов, гонка – это сублимация нашего инстинкта выживания в состязание.) Задним числом мы вспоминаем эти события в мельчайших подробностях, и нам кажется, что время растягивается, следовательно, замедляется.

Вне ситуации гонки или случаев, когда вода представляет угрозу, я обнаружила, однако, что именно движение, доведенное до автоматизма, позволяет моему вниманию свободно блуждать. Если состязание как таковое противоречит состоянию потока, то тренировка его позволяет. Когда движения даются вам легко, эта физическая легкость и удовольствие предоставляют вашему разуму доступ на неисследованную территорию. Если пройти сквозь зеркало, вы откроете иной способ существования. Эта повышенная концентрация внимания – растягивание времени или его ускорение, ощущение, что время больше ничего не значит или значит меньше, чем вы полагали, – и есть та разновидность потока, к которому я стремлюсь.