Таким образом, Ромео и Джульетта закладывали новую традицию, которая ставила права человека (отдельно взятого индивидуума) выше прав общества (совокупности индивидуумов). Кстати сказать, традиция безоглядно культивировать права человека в наши дни выродилась в культ эгоцентризма, культ абсолютного пренебрежения нормами и традициями, культ индивида. Личность, как мы уже сказали, ориентирована на Закон (проявляющийся в традициях, нормах, регламентах), который ограничивает эго индивида.
Ромео и Джульетта стали символом победы любви над невозможностью (в силу социальных ограничений) любить. Свои чувства они поставили выше обстоятельств, эмоции и желания – выше табу. Это, конечно, победа либерального, отчасти личностного начала. Хотя любовь 13-летней девочки любовью-то (умным чувством) назвать, по сути, нельзя. Неизвестно, доросли бы наши герои до любви или нет. Скорее всего, нет: время личности еще не пришло.
Во времена Шекспира, когда права человека еще не отделялись от прав личности, Ромео и Джульетта встали на сторону и индивида, и личности. На сторону «хочу», игнорируя императив «надо». Они стояли у истоков свободы, как умели, так и стояли. Безумству храбрых поем мы песню.
А вот Евгений Онегин дорос до любви, показав нам зрелость и красоту чувства, в полном смысле чувства личности.
Найдя истину, он обрел любовь и счастье.
Безумство храбрых замечают все. Красивые истории про героев, которые по глупости и слабости выбирают романтический девиз «все (любовь) или ничего (смерть)», будоражат воображение людей; история «лишнего человека», который, обуздав умом желания, сумел справиться и с соблазном дешевой романтики, и с отчаянием смертельного одиночества, людям не столь интересна. Почему?
Потому что печальная история про влюбленных – это история про слабость, а история Онегина – про силу. Слабых жалеют, им сочувствуют (ибо индивид слаб); сильных не жалко, потому что их пример – укор слабости.
А то обстоятельство, что Онегин за всех, а Ромео и Джульетта за себя, становится для Онегина отягчающим. Ромео и Джульетта делают Онегина лишним. Вот где печаль…
Онегин, по идее, должен стать символом закона: личность, человек умный, обречена на счастье, которое невозможно без любви. Пока, увы, не стал.
История про Ромео и Джульетту – про другое. Не про счастье. Про возможность счастья, которое существует где-то там, за горизонтом, не в этой жизни. За возможность любить они пожертвовали жизнями. Стали символами сражения за возможность любить.
С точки зрения либералов, нет повести печальнее на свете.
Такова коллизия прав человека-индивида и прав личности в культуре. Вся культура держится на этой коллизии. Те, кто сочувствовал трагическим героям-одиночкам, помогали ходу истории; кто осуждал героев (среда, «болото») – ход истории тормозил.
Возьмем на заметку: права личности просачивались в культуру под видом прав либерального индивида. Несмотря на это, в отдельный кодекс права личности не выделялись и не выделены до сих пор.
Но это уже другой культурный сюжет – сюжет нашей книги.
Возьмем, конечно, «Гамлета». В чем трагедия этого, возможно, самого известного героя мировой литературы?
Он должен восстановить справедливость, наказать зло (в частности, убить убийцу отца) – при этом он понимает, что роковым образом размываются критерии зла и, убив убийцу, ты не искоренишь зла.
Так наказать убийцу смертью, посчитав это актом справедливости, или не наказывать, посчитав это актом бессмысленности?
Прежде чем уничтожить конкретного носителя зла, надо прояснить, что есть зло. Вот он, «глокальный» подход к проблеме: частное и общее соединены вместе. Гамлетианство – это серьезный диалектический уровень мышления, намного опередивший свое время.
Что считать злом? Что добром?
Мать «башмаков еще [она] не износила, в которых шла за гробом мужа» (пер. Н. А. Полевого), а уже вышла замуж за убийцу отца, – это разве не зло? Если все же зло («ничтожество»), пусть даже легкомысленное, тогда что делать со злодейкой? Убивать мать? И считать это добрым поступком справедливого человека?
Как человек просвещенный, как защитник онтологических начал Гамлет должен убить мать во имя торжества справедливости (око за око, мне отмщение и аз воздам); как верный сын и наследный принц, хранитель традиции, он не может убить мать, подвергнув сомнению устои общества (мать – это святое).
Как быть?
Найденный тип трагических отношений тиражируется, распространяясь на возлюбленную и друзей. Убивать Офелию, такое же «ничтожество», которая, скорее всего, не любит его, а пошло соблазнилась на его титул принца, или нет? Если Офелия – это зло, а зло должно быть наказано, как поступить с Офелией?
Убивать предавших его друзей, Розенкранца и Гильденстерна, или оставить в живых носителей зла?
Тогда почему одного злодея, дядю, ставшего мужем матери, убивать должно, а других злоумышленников надо пощадить?