Но чары еще не утратили силы. Сэр Джордж Анструзер, с потухшей сигарой в руке, застыл, подавшись вперед. Мартен Лонгваль Равель странным жестом потер глаза, он больше не улыбался. Но сильнее всего рассказ захватил самого Гая. Терлейн чувствовал: эта повесть – его жизнь.
– Да, ее и в самом деле так звали, – ответил он. – В том смысле, что она имела право на это имя. Вы еще поймете почему. Интересная история, да, джентльмены? Я рассказывал ее много раз.
Он отпил портвейна и продолжил, как человек, погружающийся в сон после недолгого пробуждения.
– Чарльз нанял стеклянную карету, в которой они проехали вдоль реки до деревни Пасси. Им предстояло провести там неделю на постоялом дворе и только потом отправиться в Англию. Все ее вещи поместились в сундук, но когда он спросил, есть ли у нее родители или вообще кто-то, она ответила, что это не важно. Юного идеалиста, все еще не верившего своему счастью, такой ответ вполне устроил. Записи в его дневнике бессвязны и не всегда понятны. Он пишет, что по ночам спит как убитый, утомленный любовной негой, и видит во сне свою жену, а просыпается бодрым и отдохнувшим.
Погода стояла теплая, во дворе уже зацветала сирень; она боготворила его, он боготворил ее, и из окна стоящего на холме постоялого двора молодожены любовались розовыми закатными сумерками. Они были счастливы.
Но в один прекрасный день идиллия рассыпалась в прах. Вернувшись с прогулки с бледным лицом, Мари-Ортанс принесла мужу новости.
Они объявили войну Англии. Жорж Жак Дантон кричал, что будет вешать «ростбифов» на фонарных столбах по всей улице Сен-Антуан. Люди снова достали красные колпаки, и хозяин гостиницы поспешил сообщить, что один «ростбиф» притаился под его крышей. Наш юный глупыш только рассмеялся. Сердце его наполнилось гордостью при мысли о кораблях лорда Хоу в проливе, которые сметут этот мусор с такой же легкостью, с какой мальчишка срубает головки одуванчиков, а также о внушительных красномундирниках, вышагивающих под барабанный бой, – слава британским гренадерам! Мари-Ортанс быстро сбила с него спесь.
Его удивил ее тон. Не дожидаясь, пока новость распространится шире, Мари-Ортанс наняла скорую почтовую карету, и уже к ночи они были в Париже и мчались под дождем по грязным улицам. Чарльз все спрашивал о «ее доме». Но она лишь сказала с ноткой угрозы: «Не забывай, ты мой муж». И не без гордости добавила: «Не удивляйся, когда увидишь богатый дом». Он пишет, что его терзали смутные предчувствия, но они, скорее всего, если и возникли, то позже. На улице Нев-Сен-Жан их остановила толпа. Ревнители справедливости кричали, что только аристократы и англичане могут позволить себе ездить в карете. Мари-Ортанс высунулась из окошка, так чтобы на нее падал свет фонаря, сбросила капюшон и спросила: «Вы знаете меня, граждане?» И к ужасу жениха, люди отпрянули и, попросив извинить их, исчезли в темноте.
Они остановились во дворе дома на Нев-Сен-Жан. Дом действительно выглядел внушительно, но, как пишет наш герой, «в нем было собрано слишком много разнородных, никак не сочетающихся друг с другом вещей, как будто сам дом был новый, а на полу лежали большие портреты». Его также поразило, насколько испуганы слуги, изо всех сил старавшиеся не шуметь.
– Мой отец здесь? – спросила Мари-Ортанс, обращаясь к напудренному мажордому.
Чарльз Бриксгем подумал, что ее родители и впрямь какие-то безрассудные аристократы.
– Мсье де Пари обедает, – ответил мажордом, – с мадам Мартой и четырьмя мсье, братьями из провинции. Пятый брат задерживается, но здесь мсье Лонгваль из Тура. Мадемуазель не забыла, что у мадам Марты день рождения?
– Передай отцу, что я желаю его видеть, – сказала Мари-Ортанс и, повернувшись к мужу, добавила: – Это моя прабабушка, тиран, и завтра ей исполняется то ли девяносто семь, то ли девяносто восемь лет. Ты выбрал хороший момент, чтобы познакомиться со всей моей семьей. Подожди здесь, мне нужно увидеть их прежде.
Его отвели в комнату с двойными дверями, за которыми, по всей вероятности, находилась столовая, поскольку оттуда доносились громкие голоса. Хотя Чарльз и нервничал немного, потому как не знал, что женился на аристократке, сам этот факт его не беспокоил.
Голоса в столовой звучали все громче и резче. Кто-то стукнул палкой по полу.
– Он английский милорд, и он богат! – крикнула Мари-Ортанс.
Через минуту она вышла с разгоряченным лицом и пригласила его войти.