Загадка Красной Вдовы

– А теперь, сэр, ступайте домой, – говорил Мастерс тоном снисходительного полицейского, увещевающего загулявшего выпивоху. – Мы здесь не закончим, пока я не получу описания духовой трубки, которая – готов держать пари! – окажется короткой. И пока мне нечего вам показать, разговаривать с вами я не стану. Ну-ну, зачем же так! Загляну к вам в офис завтра, если смогу.

– О-хо-хо! Так вы думаете, что уже знаете, и кто это сделал, и как?

Мастерс отстранил Шортера, помогавшего гостям с пальто, и вместе со всеми прошел к двери. Клочья тумана, словно призраки, плыли по Керзон-стрит, окутывая фонарные столбы, и Терлейн, почувствовав его зябкое прикосновение, невольно поежился.

– Практически уверен, – сказал старший инспектор, – еще парочка мелких деталей – подчеркиваю, мелких деталей, – и все окончательно прояснится.

– И кто же злодей?

– Мистер Гай Бриксгем. Послушайте, сэр Генри, – Мастерс не удержался от усмешки, – позвольте, следуя вашему примеру, бросить пару намеков, как делаете обычно вы.

– Слушаю.

– Я знаю это потому, что, во-первых, видел туман. А во-вторых, потому, что я был в комнате Гая Бриксгема и обнаружил у него настоящий японский халат. Доказательства представлю завтра утром. Доброй ночи, джентльмены. Осторожно – ступеньки.

Он поклонился на манер дворецкого, и дверь закрылась.

Человек в окне

По настоянию Г. М. Терлейн провел остаток ночи в его большом доме на Брук-стрит. Г. М. сказал, что ему нужна аудитория. Начал он с длинного списка горестей, которые не дают ему спокойно жить. Его жена, сообщил он, основную часть времени проводит на юге Франции, а в тех редких случаях, когда все же приезжает, приглашает в дом толпы людей, встречаться с которыми у него нет ни малейшего желания. Две дочери завладели его машиной, раскатывают на ней по вечеринкам, а вернувшись в пять утра, сигналят под окном, вынуждая его высовываться наружу и проклинать их на чем свет стоит. Скряги в военном ведомстве поскупились установить лифт, и ему каждое утро приходится подниматься по лестнице на четвертый этаж. А еще некий тип – Г. М. называл его Вонючкой – отказался принять его совет в деле о шифре Розенталя.

Дом на Брук-стрит оказался одним из тех стильных неприветливых строений, которые существуют единственно для официальных приемов. Большую часть времени в нем проживал только Г. М. с прислугой. Заявленное недовольство автомобилями, которые не дают спать своими гудками, подтверждения не получило. Впрочем, Терлейну не удалось лечь раньше половины шестого, потому что Г. М. потащил гостя наверх, в свое «логово», напоминающее мансарду, с книжными шкафами едва ли не до потолка и полками, заставленными пыльными трофеями. Интеллектуальная живость хозяина резко контрастировала с невозмутимой, как у китайских фигурок, неподвижностью круглого лица и сонной атмосферой предутреннего часа. Прежде всего Г. М. предъявил гостю всевозможные настольные игры, простота которых оказалась обманчивой. Например, одна дьявольски сложная игра представляла собой реконструкцию морского сражения и требовала не меньшей сосредоточенности, чем шахматы. В памяти Терлейна навсегда осталась эта картина: Г. М. сидит в свете камина – без воротничка, с чашкой остывшего кофе у локтя и застывшим лицом, мышцы которого приходят в движение, только когда он затягивается своей черной трубкой, – и планомерно разрушает оборону противника.

Потеряв все тяжелые корабли и несколько раз выйдя из себя, Терлейн с мрачной решимостью взялся за дело всерьез. Путем проб и ошибок, проклиная картонные суденышки, он все же выстроил более-менее сносную оборону, но к тому времени заряда бодрости у него оставалось не больше, чем у совы.

Между тем Г. М. переключился на удивительные лингвистические головоломки, в которых требовалось составлять анаграммы и акростихи из последних слов умирающих. Ковыляя по комнате, он снимал с полок книгу за книгой и выстреливал цитатами, которые Терлейну, как ученому мужу, предлагалось закончить. В конце концов профессору это надоело, и он пустил в ход собственную эрудицию, чем почти заставил Г. М. замолчать. Они стучали по столу и шипели друг на друга до половины шестого, и потом Терлейн, получив полстакана виски, побрел спать. Чувствовал он себя так, словно мозги пропустили через гладильный каток. Уже засыпая, он вспомнил, что Г. М. не обмолвился ни словом о нынешнем случае.

– Неплохо, – сказал Г. М. – Вы, пожалуй, лучший Ватсон из тех, с кем я сталкивался в последнее время. – Он также вспомнил о старом ирландском обычае, свято чтимом в этом доме. – Если захотите виски, дважды топните по полу. Слуги поймут.