Загадка Пушкина

Как известно, Николай I рьяно исповедовал казарменный идеал общественного устройства, между тем Булгарин отстаивал необходимость индивидуального подхода и гибкой обработки человеческого материала: «Должно знать всех людей с духом Лицейским, наблюдать за ними, исправимых — ласкать, поддерживать, убеждать и привязывать к настоящему образу правления; возможность этого доказывается членами Арзамасского общества, которые, будучи все обласканы Правительством, сделались усердными чиновниками и верноподданными». Вольнодумцев «неисправимых» Булгарин посоветовал «растасовывать по разным местам государства обширного на службу, удаляя их только от пороховых магазинов, то есть от войска в бездействии» и от «легионов юношей» в крупных городах. А касательно обращения «с действующими противозаконно и явными ругателями»²⁶, вдумчивый стратег воздержался от прямых рекомендаций, намекнув, что тут власти сами с усами.

Может легко показаться, что дельный совет, как следует обойтись с Пушкиным, Николай I почерпнул именно отсюда. Но, судя по всему, царь не читал булгаринский опус, и плодотворная идея осенила его благодаря посредникам.

Б. Л. Модзалевский, опубликовавший примечательный документ, резюмировал: «Урок и наставления Булгарина, данные в этой записке, не прошли бесследно, и агенты III Отделения к ним, несоменно, прислушались». В частности, рассуждал далее исследователь, одержимый «духом Лицейским» Пушкин, тем не менее, относился к разряду «исправимых», и на него следовало воздействовать лаской «в надежде сделать из него нового арзамасца-сановника»²⁷.

Надлежит согласиться в целом со мнением Модзалевского, но жажда исторической справедливости диктует существенное уточнение. В рядах российской тайной полиции нашелся как минимум один тонкий стратег, умевший мыслить неординарно. За несколько месяцев до того, как Булгарин составил вышеупомянутую записку, жандармский полковник И. П. Бибиков отправил А. Х. Бенкендорфу чрезвычайно дельное письмо:

«Разделяя Ваши благородные намерения, я непрерывно размышляю о том, какими средствами можно было бы еще крепче связать узы, соединяющие государя с его народом, и полагаю, что, кроме тех важных предметов, о которых я имел честь вести с Вами беседу в моих письмах, необходимо сосредоточить внимание на студентах и вообще на всех учащихся в общественных учебных заведениях. Воспитанные, по большей части, в идеях мятежных и сформировавшись в принципах, противных религии, они представляют собою рассадник, который со временем может стать гибельным для отечества и для законной власти»²⁸.

Несомненно, высказанное полковником важное соображение дошло до царя через Бенкедорфа. Тогда Николай I велел разработать концепцию народного образования, и в результате на свет появились как булгаринская записка «Нечто о Царскосельском Лицее и о духе оного», так и пушкинская записка «О народном воспитании». Заметьте, все это произошло с прямой подачи Бибикова.

Трудно судить, читал ли царь письмо смекалистого жандарма сам или же ознакомился с ним по пересказу Бенкендорфа. Так или иначе, далее там говорится: «необходимо учредить достаточно бдительное наблюдение за молодыми поэтами и журналистами. Однако при помощи одной лишь строгости нельзя найти помощи против того зла, которое их писания уже сделали и еще могут сделать России: выиграли ли что-нибудь от того, что сослали молодого Пушкина в Крым? Эти молодые люди, оказавшись в одиночестве в таких пустынях, отлученные, так сказать, от всякого мыслящего общества, лишенные всех надежд на заре жизни, изливают желчь, вызываемую недовольством, в своих сочинениях, наводняют государство массою мятежных стихотворений, которые разносят пламя восстания во все состояния и нападают с опасным и вероломным оружием насмешки на святость религии — этой узды, необходимой для всех народов, а особенно — для русских (см. „Гавриилиаду“, сочинение А. Пушкина)»²⁹.

После чего следует замечательная фраза, отчеркнутая на полях карандашом и помеченная вопросительным знаком: «Пусть постараются польстить тщеславию этих непризнанных мудрецов, — и они изменят свое мнение, так как не следует верить тому, что эти горячие головы руководились любовью к добру или благородным патриотическим порывом, — нет, их пожирает лишь честолюбие и страх перед мыслью быть смешанными с толпою»³⁰.

Обратите внимание, блестящий стратегический кунштюк рекомендован жандармом на основе достоверного психологического анализа.

Вряд ли в недрах тайной полиции пересекались пути петербуржца Булгарина, сотрудничавшего нештатно, и москвича, полковника Бибикова. Но оба прекрасно понимали, что власть нуждается в дрессировке литераторов, и что при этом нельзя орудовать исключительно хлыстом. Великолепная идея сиротливо носилась в воздухе, и, страшно даже подумать, она могла вовсе пропасть втуне под недоуменно вопрошающим карандашом начальства.