Загадка Пушкина

Вне всякого сомнения, Бенкендорф и Бибиков не раз встречались по долгу службы в августе 1826 года, в связи с организацией коронационных торжеств. Очень похоже на то, что попутно они обсуждали дело Пушкина. Смею предположить, поначалу глава жандармов воспринимал хитроумный рецепт полковника с прохладцей, но в концептуальном споре тот сумел одержать победу над генералом, а затем его мудрая рекомендация дошла до сведения царя.

Поразительный исход встречи с Пушкиным предрешил не царь. Несвойственная Николаю I стратегия, изящная и судьбоносная, вызрела в лоне тайной полиции. А законным обладателем пальмы первенства является вовсе не Булгарин, как померещилось Б. Л. Модзалевскому. Как ни крути, тут приоритет безусловно принадлежит Ивану Петровичу Бибикову.

Благосклонный читатель, пожалуйста, всмотритесь повнимательнее.

Перед вами двое людей, высвеченных яркими софитами ученых трудов. Поэт и царь на подмостках истории разыгрывают извечную драму, где отчаянно борются честь и корысть, долг и опаска. На чаши весов брошены соблазн милостей и страх опалы, а на кон поставлены благо народа и преуспеяние властей. Вглядывайтесь зорче, в густой тени кулис притаился режиссер эффектного действа, гениальный жандарм И. П. Бибиков, отнюдь не обласканный благодарной памятью потомков. Но, тем не менее, могучая мысль засекреченного титана движет царем и поэтом, словно шахматными пешками.

Вот что такое полицейское государство, дорогой читатель.

Прежде, до Николая I, в России власть чисто рефлекторно чинила жестокую расправу над инакомыслящими. Благодаря концептуальной новинке, предложенной полковником Бибиковым, отечественная тайная полиция сделала колоссальный шаг вперед[11]. По счастью, в шеренге голубых мундиров отыскался человек тонкого замечательного ума, проницательный стратег, который впервые в России выдвинул принцип переработки строптивой творческой интеллигенции в полезную для государственных нужд эластичную субстанцию.

В результате, как чеканно выразился Н. О. Лернер, 8 сентября 1826 г. «умный покорил мудрого»³⁴. Такова каноническая точка зрения пушкинистики, широко распространенная и даже отчасти лестная для поэта, который якобы из-за своей возвышенной и благородной натуры не распознал коварную ловушку. Сверки с фактами это суждение не выдерживает.

Надеюсь, нет надобности вновь ссылаться на приведенные мной ранее цитаты из пушкинской переписки, мемуарных источников и полицейских документов. Из них явствует, что в поведении ссыльного Пушкина сквозила вовсе не «младенчески-божественная мудрость гениального певца»³⁵ (Н. О. Лернер), а изворотливость циничного эгоцентрика. Так или иначе, ему вовсе не требовалось большого ума, чтобы раскусить нехитрую уловку и понимать, что царь протягивает пряник, причем в другой руке, отведенной за спину, держит кнут.

Методику ласкового укрощения вольнодумцев человечество изобрело, разумеется, задолго до И. П. Бибикова, более того, эффективность такой стратегии не составляла секрета и для самого Пушкина.

Гадая о причинах, по которым во Франции «вдруг явилась толпа истинно-великих писателей, покрывших таким блеском конец XVII века» (XI, 270), Пушкин писал: «Не смотря на ее видимую ничтожность, Ришелье чувствовал важность литературы. Великий человек, унизивший во Франции феодализм, захотел также связать и литературу. Писатели (во Франции класс бедный и насмешливый, дерзкий) были призваны ко двору и задарены пенсиями, как и дворяне. Людов. XIV следовал системе кардинала. Вскоре словесность сосредоточилась около его трона. Все писатели получили свою должность» (XI, 271).

Конечно же, об этом историческом прецеденте поэт знал задолго до того, как взялся за статью «О ничтожестве литературы русской» в 1834 году. И не приходится думать, что он вслепую проиграл заочную схватку с Бибиковым, утонченным жандармом, не уступающим по смекалке кардиналу Ришелье.

Дело тут, кстати говоря, не в изобретательском приоритете. К примеру, сам принцип тепловой машины был известен еще в античности, но на русской почве заманчивые рационализаторские предложения воспроизводятся в том же масштабе, в каком колоссальная воздуходувная машина Ивана Ползунова превосходила макет парового двигателя с двухдюймовым деревянным цилиндром, построенный Джеймсом Уаттом.

Культуртрегерские начинания великого Ришелье во Франции как-то потихоньку захирели, зато в России, спустя годы, при советской власти бибиковщина воскресла с невероятным размахом. С тех пор и по сей день так называемая «российская творческая интеллигенция» почти поголовно приобрела на своей упитанной физиономии неизгладимую складку верноподданнического рвения пополам с испугом, а ее гламурное великолепие исподволь оттеняется четким запашком полицейской портянки.