Загадка Пушкина

Ранее в моей книге не раз говорилось о том, что именно музыкальность слова Пушкин ценил превыше всего, и его кропотливая работа в черновиках сводилась главным образом к шлифовке аккордов, образуемых чередованиями согласных и гласных фонем. Поэтому пушкинский стих легок и певуч, а его очарование держится прежде всего на гармоничных, неброских переливах звуков. От каждой пушкинской строфы веет небывалым дотоле в русской поэзии музыкальным изяществом.

В. Г. Белинский совершенно правильно отметил: «Акустическое богатство, мелодия и гармония русского языка в первый раз явились во всем блеске в стихах Пушкина»²²⁸.

Вот огромное достижение великого поэта, которое большинству его читателей кажется лишь одним из слагаемых его дарования, причем далеко не самым важным. В обиходном восприятии доминирует школярский Пушкин, скроенный на одну колодку с Некрасовым или Маяковским, притом все вместе они мало чем отличаются от выдающихся романистов. Подразумевается, что в творчестве поэта важны темы, проблемы, идейная основа. А это совсем не так.

По мнению Б. М. Эйхенбаума, «совершенно несомненно, стих отличается от не-стиха именно особенностями звукового порядка, а не смыслового. Рядом с основным элементом стиха — ритмом — действуют другие: рифма, ассонансы, аллитерации и проч. Можно утверждать, что в образовании стихотворной речи произносительные (артикуляционные) и звуковые представления имеют первостепенное значение»²²⁹.

Таким образом, Пушкин ставил во главу угла именно то качество поэзии, которое и выделяет ее среди других видов словесного искусства. Магическая, завораживающая, поразительная звучность и предрешила в конечном счете судьбу его стихотворений.

Рад сообщить, что тайна пушкинского величия раскрыта давным-давно. Еще в 1824 году В. Н. Олин, подытоживая свою рецензию на «Бахчисарайский фонтан» писал: «Итак, если недостатки плана, если некоторые выставленные мною здесь погрешности ускользают во время чтения от большей части читателя то это потому именно, что прелесть поэзии и слога, что очаровательная гармония стихов, как две могущественные волшебницы — посредством магической своей власти, не дают чувствовать оных, лелея слух и очаровывая душу: так скрываются иногда нравственные недостатки под прелестною наружностию; и мы, изумленные, долго не верим, как могут таиться пороки под небесною мелодиею лица красавицы»²³⁰.

Если бы качество поэтических произведений определялось исключительно их ритмом, интонацией и музыкальностью, то Пушкин бесспорно являлся бы величайшим поэтом всех времен и народов. Однако слова служат людям, как-никак, для выражения чувств и мыслей. А вот в этом отношении пушкинское творчество, увы, не представляет особого интереса. При незамутненном рассмотрении читателю приходится признать, что ни своеобразием рассуждений, ни глубоким психологизмом его лирика не блещет.

Пришел черед обратиться к еще одной крупной загадке Пушкина. Если в России он снискал широчайшее обожание, то зарубежные читатели к нему по большей части равнодушны.

Некогда Г. Флобер, прослышав о знаменитом русском поэте, попросил И. С. Тургенева сделать подстрочные переводы пушкинских стихов на французский. Прочитав их, он разочарованно молвил: «Il est plat, votre poéte» («Он пресен, ваш поэт»).

Упомянувший об этом казусе А. Труайя попытался опровергнуть слова великого прозаика, объяснив истинные достоинства поэтических произведений Пушкина: «Его творение проникнуто геометрической простотою. Оно чисто и изящно, обнажено и прозрачно, как вода. Для него характерна игра нюансов»²³¹.

Да, совершенно верно, стилистика его стихотворений именно такова. Но за вычетом певучести стиха, неизбежно ускользающей при переводе на другой язык, пушкинская лирика выглядит пресной — банальной, простенькой, заурядной.

Жесткий приговор Флобера совершенно естественен, более того, им ничуть не умаляются подлинные достоинства поэзии Пушкина. Обаяние его стихов не поддается переводу, к тому же вряд ли оно доступно вообще человеку иной культуры, предпочитающему другой, нерусский речевой этикет.

Как уже отмечено мной при разборе прижизненной критики, современники Пушкина мечтали, что благодаря ему Россия наконец обретет чаемое культурное величие. Нелишне вернуться к этой теме, чтобы расставить важные акценты.

На протяжении XVIII века Россия старательно питалась идейными и культурными соками Европы. Собственно, Франция завоевала Россию задолго до Наполеона, ибо вся русская элита говорила на чужом языке. Терпеть столь уродливую ситуацию стало немыслимым после того, как русские войска вошли в Париж, а русский император возглавил союз, вершивший судьбы европейского континента.

Влиятельная, богатая и победоносная держава страдала синдромом культурной немощи. Россияне жаждали предъявить Европе своего гения, встав наравне с такими законодателями литературной моды, как Великобритания, Германия и та же Франция.

Еще в 1825 г. Е. А. Баратынский писал Пушкину в Михайловское: