Загон

— Ну, я… — я как-то даже растерялся, — я, знаешь ли, и сам не без греха. И уж если говорить о том, кто неправильно жил, то это скорее я. У меня-то все было, и дом, и семья, и жена… А что теперь…?

— Ха, смешной ты человек! Да у тебя и сейчас все есть! И семья, и жена, и дом. А главное, у тебя прекрасная дочь. И они тебя, дурака, любят!

— Ты думаешь? Нет, то, что Катька меня любит, в этом я не сомневаюсь, но вот жена… Я причинил ей столько страданий…

— И тем не менее… Уж поверь мне…

Мы замолчали, уйдя в свои мысли. Снова и снова прокручивалась перед моими глазами летопись несостоявшейся семейной жизни, вспоминалась юная Таня, Динка. Все, все оказалось неправдой! Это сам себя я обманывал, понапридумывал с три короба, а рядом всегда была женщина, которая меня любила. И этой женщиной была моя собственная жена. А я все чего-то искал, чего-то хотел… А ведь прав был тот, кто когда-то сказал, что имеем не храним, а потерявши плачем. Вот почему надо обязательно довести отношения до разрыва, чтобы начать их ценить? Почему, нельзя вовремя остановиться и задуматься о будущем? Явно же было небесам угодно, чтобы два человека встретились и были вместе. И ребенка им Бог дал! А это же великое счастье! Катенька моя, Катёна, доченька! Сердце защемило от тоски, захотелось взвыть. Да и любовь к Динке была лишь заблуждением, долгим и, как оказалось, разрушительным заблуждением, моей безумной фантазией, тянувшейся с юношеских лет. На пустом месте создал для себя «запретный плод». Да, не просто так рождаются пословицы!

Я бы, наверное, еще долго перетасовывал в голове свои тоскливые мысли, но Жан снова нарушил тишину.

— А, знаешь, я тут подумал… Вот вернемся в Москву, закрою я все свои текущие дела и махну во Францию… Я ведь там сто лет не был, не считая ночевки в Париже по дороге сюда. По всему свету мотаюсь, где только не был, а вот во Францию все некогда завернуть… Поеду прямиком в Прованс, куплю себе домик с виноградниками. Буду вино делать. Самое лучшее! А ты ко мне в гости приедешь. Обязательно с семьей. Мы сядем у меня дома на веранде в кресла-качалки, накроемся теплыми клетчатыми пледами, выберем бутылочку из моих погребов. Будем сидеть, смотреть на звезды и вспоминать нашу конголезскую эпопею. Ох, и смеяться же мы будем!

— Думаешь смеяться?

— Конечно! Ну, хотя бы тот случай, когда ночью на нас напали зомби, а ты напоследок решил утопить их, извергая содержимое своего желудка!

— Как смешно! Сам-то забыл, как поливал такими же фонтанами рыночные пространства Киншасы?

— Вот именно! Я и говорю!

В костре мирно потрескивал и постреливал хворост, огонь навевал уют и спокойствие, которого так не хватало в последнее время.

— Да уж, нам с тобой будет, что вспомнить! — улыбнувшись, произнес я, закрыл глаза, повернулся на бок и провалился в сонную негу.

А тем временем, по-прежнему много восточнее …

Плотная фиолетовая тьма резко наползала на джунгли, словно всецело поглощая окружающую природу. Темнота стекала со всех сторон, будто падая с неба, возрождаясь из земли, побеждая остатки дневного света. Деревья, кусты и трава теряли свои очертания и становились бесформенными частями мрака. И лишь одно место было освещено. То была округлая поляна, в центре которой, в желтоватом холодном свете царицы ночи происходило некое таинство.

По четырем символическим углам поляны располагались четыре чернокожих человека. Они были абсолютно голыми и сидели на корточках, перед каждым находился джембе18. Люди мерно покачивались из стороны в сторону, и удивительным образом сохраняли равновесие, находясь в столь неудобных позах. Их состояние напоминало глубокий транс. Пальцы чернокожих ритмично пробегали по мембране барабанов, из которых лился глуховатый, бесперебойный звук.