Заговор букв

Портрет явившегося к Пьеру Берга носит отчетливо сатирический характер. Такие детали, как «чистенький с иголочки мундир», «припомаженные наперед височки» на манер государя Александра Павловича, работают на уничтожение персонажа в глазах читателя. Правда, Толстой и раньше уже сделал все, чтобы читатель относился к Бергу определенным образом, но сейчас он готовится показать семейное гнездышко Бергов – а это уже новое качество героя (заметим: новое качество героя, не способного внутренне эволюционировать). Лишний раз в авторской речи подчеркнут эгоизм Берга:

«– Я теперь, граф, уже совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно…»

Герой в такой степени эгоцентричен, что не может представить себе другую точку зрения, кроме своей. Ему приятно, значит, приятно всем. Впрочем, эгоцентризм сам по себе для Толстого не порок. Примерно такой же образ мыслей у раненного под Шенграбеном Николая Ростова: он не верит, что французы могут его убить – его, кого «все так любят». Однако Ростова мы не осуждаем. Не осуждаем мы и Наташу, которая в тяжелейший для Николая момент (он только что проиграл 43 тысячи рублей Долохову) наслаждается пением, вместо того чтобы утешать брата. В чем же разница? В двух последних случаях речь идет о жизни. Да, раненый Николай бежит с поля боя, но кто сказал, что он должен непременно сложить голову на этой не нужной русским войне? Да, Наташа проявляет эгоизм, но этот эгоизм спасает того же Николая, который, увлекаясь пением сестры, приходит к фантастическому по степени гуманности выводу о том, что можно украсть, убить и все-таки быть счастливым. Берг же думает с удовольствием о квартире. Толстого не устраивает в нем не эгоцентризм, а уровень чувствований и рефлексии. При таком взгляде на Берга фраза «Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких-то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения», пожалуй, единственный раз в романе способна вызвать читательскую симпатию к Элен (уж кто-кто, а Элен преследуется автором до полного физического истребления), которая, как и Толстой, презирает Бергов за ничтожество – правда, основания для презрения у них различны. Авторские основания явно проступают в следующей же фразе: «Берг так ясн о объяснил (каков оборот! – В. П.), почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего-нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть».

Решение Пьера, как и то, что он не опоздал на эту вечеринку «противно своей привычке опаздывать», говорит не только о гуманности Пьера, но и лишний раз – о ничтожестве Берга. Пьер не может, в отличие от своей бессердечной жены, позволить себе отнестись к убогому с пренебрежением. Но дело не только в этом. Дело в том, что уровень чувствований Берга, о котором мы уже говорили, страшно отличает его от толстовской аристократии. Старому графу Ростову, когда он разорялся на обедах и праздниках, не приходило и не могло прийти в голову, что он «готов… понести расходы» ради хорошего общества. Берг же думает не как аристократ, а как буржуа, желающий выглядеть как аристократ, и по простодушию своему даже этого не скрывает. Конечно, объектом сатирического изображения для Толстого становится и аристократия (см. хрестоматийный вечер у Анны Павловны Шерер), но ему, аристократу по духу, особенно неприятны такие буржуа, как Берг.

2